арку.
Я забрал фотографию и сунул все вместе обратно в конверт.
— Какое решительное лицо! — сказала Даниэль, имея в виду Нантерра.
— И голос тоже решительный.
— А мы ни на шаг не продвинулись, — вздохнул Литси.
Я завел машину и двинулся к Лондону. На Итон-сквер ничего интересного не произошло, и Робби начинал скучать.
— Ничего, — сказал я ему, — ты отрабатываешь свой хлеб самим своим присутствием.
— Слушай, мужик, а что толку? Все равно же никто не знает, что я здесь!
— Не беспокойся, — сухо сказал я. — Все, что происходит в доме, становится известно человеку, от которого ты этот дом охраняешь. Так что не расслабляйся.
— Я и не расслабляюсь! — обиделся Робби.
— Вот и хорошо.
Я показал ему фото из «Глашатая».
— Вот этот человек, — сказал я ему, ткнув пальцем в фотографию. Если увидишь его, будь осторожен. Он носит пистолет. Возможно, пистолет заряжен, а возможно, и нет. И у него вечно в запасе какие-нибудь пакости.
Робби долго и внимательно смотрел на фотографию. И наконец сказал:
— Я его запомнил.
Я отнес приношения лорда Вонли в «бамбуковую» комнату, позвонил Уайкему, прослушал сообщения с автоответчика, разобрался с ними — обычные вечерние дела. Когда я спустился в гостиную выпить рюмочку перед ужином. Литси, Даниэль и принцесса обсуждали французских импрессионистов, выставлявшихся в Париже около 1880 года.
Сезан... Ренуар... Дега... Про этих я хотя бы слышал. Я подошел к подносу с напитками и выбрал шотландское виски.
— А Берт Моризо? — сказал Литси, обращаясь ко всем присутствующим одновременно. — Это же само совершенство! Не правда ли?
— А что он писал? — спросил я, открывая бутылку.
— Не он, а она, — поправил Литси.
Я хмыкнул и налил себе немного виски.
— Ну, она так она. Так что же она писала?
— Девушек, младенцев, освещенные мастерские...
Я уселся в кресло и принялся прихлебывать виски, глядя на Литси. «Он, по крайней мере, не выставляется передо мной», — подумал я.
— Их трудно увидеть, — продолжал Литси. — Большинство ее работ хранится в частных коллекциях, есть собрание в Париже, некоторые — в «Национальной галерее искусств» в Вашингтоне...
Я подумал, что вряд ли стану охотиться за ними.
— Изумительные картины! — сказала принцесса. — Они прямо светятся...
— И еще Мэри Кассат, — заметила Даниэль. — Блестящая художница!
Она была американка, но училась у Дега в Париже, — пояснила она для меня.
Я подумал, что, если ей так хочется, я готов ходить с ней по картинным галереям.
— Когда-нибудь, — сказал я мимоходом, — ты мне обо всем этом расскажешь.
Она резко отвернулась, словно вот-вот расплачется. Мне этого совсем не хотелось. Так что, может, и к лучшему, что в это время явилась Беатрис за своей «Кровавой Мэри».
Беатрис была оскорблена в лучших чувствах. Робби опять носился по лестницам, налетел на нее и не нашел ничего лучшего, как сказать: «Старушка, снимись с тормоза!»
Я не смог сдержать улыбки. Беатрис ее заметила, и ей это, разумеется, очень не понравилось. Литси спрятал усмешку в своем бокале. Принцесса, покусывая губы, чтобы не рассмеяться, заверила золовку, что попросит Робби быть осторожнее. Беатрис заявила, что во всем я виноват: притащил в дом этого хулигана. Происшествие немало подняло нам всем настроение, и вечер прошел куда веселее, чем предыдущие. Но тем не менее на объявления так никто и не ответил, и Нантерр тоже не звонил.
А на следующее утро Даусон разбудил меня, когда не было еще и семи, сказав, что мне звонит Уайкем Харлоу.
Я мгновенно проснулся и поднял трубку.
— Уайкем?
— К-к-кит! — Он отчаянно заикался. — П-п-при-езжай. Пприезжай... н-немедленно!
Глава 15
И почти сразу бросил трубку, не сказав мне, что случилось. Я немедленно перезвонил ему, но никто не ответил. Исполненный ужасных предчувствий, я поспешно оделся, бросился к машине, кое-как проверил ее и помчался по почти пустым улицам в сторону Суссека. Уайкем, похоже, был не в себе.
Голос его дрожал от потрясения. К тому времени, как я добрался до конюшни, к потрясению добавился бессильный гнев. Уайкем буквально трясся.
Когда я въехал во двор, он стоял там с Робином Кертисом, ветеринаром.
— Что случилось? — спросил я, выбираясь из машины.
Робин беспомощно развел руками, а Уайкем яростно бросил:
— Иди п-посмотри!
Он провел меня во дворик, соседний с тем, где стояли Каскад и Котопакси. У Уайкема дрожали колени, но злость заставляла его держаться прямо.
Он подошел к одной из закрытых дверей и хлопнул по ней ладонью.
— Тут! — сказал он.
Дверь была закрыта, но не заперта. Запирать ее больше незачем — лошадь, стоявшая здесь, уже не сбежит.
Я отворил обе половинки двери, верхнюю и нижнюю, и увидел труп на торфяной подстилке. Темно- рыжий, три белых чулка, белая проточина... Коль.
Я молча повернулся к Уайкему с Робином. Я испытывал тот же гнев, что и Уайкем, и еще — отчаяние. Расторопен Нантерр, расторопен... Пожалуй, ему не понадобится много времени, чтобы заставить Ролана де Бреску сдаться.
— Так же, как и в прошлый раз, — сказал Робин. Он наклонился, приподнял рыжую челку и показал мне темное пятно на белой проточине. — В ране много масла... С прошлого раза пистолет смазали... — Он опустил челку и выпрямился. — Лошадь успела совсем закоченеть. Это было сделано довольно давно — скорее всего еще до полуночи. Коль... так замечательно державшийся в Аскоте, готовившийся к Челтенхему, к Золотому кубку...
— А где был сторож? — спросил я, обретя наконец дар речи.
— Здесь он был, — сказал Уайкем. — В смысле, не в этом дворе, а вообще в конюшне.
— Он уже ушел?
— Нет, я ему сказал подождать тебя. Он на кухне.
— Кроме Коля, никого... никого не тронули, да ведь?
Робин кивнул.
— И то слава богу.
«Утешение небольшое», — подумал я. Котопакси и Коль были двумя из трех лучших лошадей принцессы, и то, что жертвами сделались именно они, не могло быть случайностью.
— А Кинли? — спросил я у Уайкема. — Вы к нему заходили?
— Да, прямо отсюда. Он по-прежнему в угловом деннике, в соседнем дворе.
— Страховой компании это не понравится, — сказал Робин, глядя на убитую лошадь. — Смерть двух лошадей могла быть случайностью. Но на этот раз... — Он пожал плечами. — Впрочем, это не мои проблемы.
— Но как он узнал, где их искать? — спросил я, обращаясь не столько к Робину с Уайкемом, сколько к себе самому. — Коль всегда здесь стоял?
— Да, — сказал Уайкем. — Наверно, теперь надо будет их всех поменять местами. Какой бардак будет в
