одним выросшим ребенком. Я вам больше скажу: если ваше объявление поместить в Интернете, то не только отечественные, заграничные мужчины завалят вас предложениями!
– Ой, да бросьте вы! – Люба засмеялась и махнула рукой. – Интернет какой-то... Это всё не про меня.
– Но почему не попробовать?
– Не знаю... А как поместить? У меня фотографии приличной нет даже...
Нестеров тут же достал мобильный телефон, навел на Любу, нажал кнопку – и тут же ей показал:
– Вот, пожалуйста. Уже есть.
– Надо же... – рассматривала и удивлялась Люба. – Куда техника зашла... И когда это может в вашем Интернете оказаться?
– А хоть сегодня.
– Чудеса... Ну, если только для смеха. А напишем что?
– Правду. Симпатичная женщина с покладистым характером, добрая, хозяйственная, без вредных привычек...
– Ой, ой, захвалили!
– А что, не так?
– Да так вообще-то...
Тут Нестеров не мог не вспомнить о своей, как он ее иронично называл, сверхзадаче:
– Скажите, а если получится, вы ведь уедете? И дом будете продавать? Так имейте в виду: у меня найдется покупатель.
– А, всё равно не будет ничего. Кто на меня позарится?
– Посмотрим!
И мы посмотрим, только позже – возможно, даже не в этой главе. А пока заглянем в администрацию.
Заглянем в администрацию, потому что туда заглянул и Вадик, исследующий неизвестно что. Он обратился к Андрею Ильичу с просьбой:
– Разрешите я при вас эту брошку осмотрю. У меня кое-какие соображения.
– Какие еще соображения? Испортишь, не дай бог, отвечать кто будет?
– Не испорчу, я ее даже в руки не возьму.
Андрей Ильич открыл сейф, где брошь лежа– ла на чайном блюдечке, достал и показал Вадику. Тот приблизился, рассмотрел ее в лупу и пробормотал:
– Ясно...
– Что тебе ясно?
– Пока далеко не всё, – сказал Вадик и удалился, погруженный в свои мысли.
Он отправился в магазин к Шуре Куриной и задал ей вопрос: кто в последнее время покупал резиновые сапоги сорок второго размера?
– Сапоги покупали много кто, новая партия была, а впереди осень, люди запасаются. Кублакова покупала.
– У нее что, сорок второй?
– Еще бы я размеры помнила! Потом Стасов Володька покупал, Шаров Андрей Ильич покупал, Мурзин вроде тоже... Экстрасенс наш – и то купил. Вечером у речки ходить по росе. Будто ему ходить больше негде.
– Ясно...
– Что тебе ясно?
– Пока далеко не всё...
И Вадик продолжил свои непонятные поиски, бродя по селу и наблюдая, как жители повсеместно копаются, надеясь найти клад.
Анисовцы копались, надеясь найти клад, а Мурзин и Вера перерыли уже весь огород. Умаялись. Сошлись на невидимой меже, огляделись: все уже перекопано, одни ямы и кучи земли. Мурзин воткнул лопату, хотел присесть, но везде было сыро, а он берег свое мужское здоровье, поэтому передумал, оперся о черенок лопаты.
– Устал? – спросила Вера.
– Дело привычное.
– А я мозоли набила. Второй день ковыряемся... На хлебокомбинате у нас сплошная автомати– зация.
– А агроном твой где работает? – впервые спросил Мурзин о мужчине, с которым уехала Вера.
– Не агроном он давно, – сказала она с горечью.
– А кто?
– Кто... Конь в верхней одежде! – Вера усмехнулась. – Вот уж действительно конь. Пьет, как мерин, и гуляет, как жеребец...
– А такой положительный казался.
– Вы все положительные кажетесь сначала...
Вера пошла к дому, чтобы умыться. В умывальнике воды не оказалась, она взяла ведро, но подошедший Мурзин перехватил:
– Ладно, принесу...
Сходил за водой, но не стал наполнять умывальник, а полил Вере на руки прямо из ведра. Потом попросил:
– Слей мне тоже.
Вера лила ему на руки, на плечи, а потом вдруг созоровала: оплеснула всего разом.
– Ты чего? В штаны же натекло! – закричал Мурзин.
– Натекло не вытекло, поправимо! – непонятно для самой себя выразилась Вера и смутилась. И перевела речь на бытовое: – Баню бы истопить...
– Это можно.
И вот уже вечер, уже из трубы бани идет дымок. Вера направилась в баню, а Мурзин медлил, чего-то возился во дворе.
– А ты чего же?
– Я потом... Я по первому жару не люблю...
– Стесняешься, что ль?
– Было бы чего...
И Мурзин тоже зашел в баню.
Там он, охлестываясь веником, думал, что мужики все-таки гораздо менее бессовестный народ, чем бабы. Он вот за несколько лет поотвык от жены, лишний раз на нее не посмотрит, а она запросто: и бедром задевает, и рукой, и ногой. В бане и без того жарко, а от этих прикосновений совсем нечем дышать.
Мало того, Вера, вольно разлегшись, сказала:
– Ну-ка и меня.
Мурзин поднял над нею веник, замахнулся – и опустил, мелко дрожа листьями над спиной Веры, щекоча и дразня.
– Хорошо! – сказала Вера.
А Мурзин вдруг догадался. И про баню, и про веник, и про ее прикосновения.
– Нарочно, да? – спросил он ее в самое ухо. – Чтобы доказать, что мы с тобой живем? Я, конечно, не удержусь... Но свидетелей нет, и мы в бане! В бане, а не в доме, поэтому баню делить будем, а дом нет!
Вера расхохоталась:
– Вот дурак! Ну и дурак....
Мурзин понял, что, кажется, действительно зарапортовался.
– Ладно, Вер, – сказал он, прикасаясь к Вере уже не веником, а рукой, пальцы которой, правда, дрожали еще больше веника.
– Пошел отсюда! Хам! – интеллигентно крикнула Вера и совсем неинтеллигентно пихнула его ногой, отчего он вылетел в предбанник.
