не упрощение, это оптимизация. Тоже, кстати, хорошее слово, неплохо звучало бы и название специальности: оптимизатор! Но будем оперировать привычным.
Людей мне, каюсь без раскаянья, тоже хочется адаптировать. Они безразмерны, утомительно долги и длинны во всем; не умея никакой процесс сделать четким, емким и быстрым, они придумали для себя утешение, что, дескать, истинной целью при достижении цели является не сама цель, а именно процесс достижения цели!
Как часто бывает, собственный талант я долго принимал за недостаток, а то и уродство. Мне, например, казалось, что я не умею нормально дружить со сверстниками: я быстро уставал от любой игры, от общения с любым одноклассником и даже одноклассницей. Впоследствии я томился в семейных и служебных застольях, от популярных одно время приготовлений шашлыка на лоне природы меня просто тошнило — от ребячливой ритуальности прыгающих на травке дяденек и тетенек, попутных анекдотов и баек, от консилиумов по поводу того, сколько и в чем надо вымачивать мясо, как нанизывать на шампур, как поворачивать над углями и из чего, собственно, эти угли обязаны быть выжжены, из березы ли, дуба ли, осины ли… Когда же какой-нибудь бородатый кандидат каких-нибудь физико-математических наук брал гитару… Хорошо, что в нашей стране до сих пор не разрешают свободного ношения оружия.
В студенческую пору мне, провинциалу, не понявшему еще своей особенности, чудилось, что я неловок и от этого тороплив. Прилежно послушав часа два речи однокурсницы, лепечущей о стихах поэта Е. и не прошедших чувствах к другу детства, не имея охоты, да и умения поддерживать духовный диалог, я адаптировал ситуацию, то есть брал разговорчивую девушку за руку, а потом за талию и решительно привлекал к себе, и она, надо сказать, тут же забывала и о стихах поэта Е., и о не прошедших чувствах к другу детства. И мы уже адаптировались вместе.
— 10
Прежде чем научиться стаскивать слова в кучу, попутно выбрасывая лишнее, я занимался делом прямо противоположным: растаскивал, да еще каждый клочок при этом рвал на части, длинное удлинял, рыхлое разрыхлял, мягкое размягчал и т. п. Объясняю: я трудился литературным поденщиком (сказать бы негром, как все говорят, да политкорректность мешает!), бросив газетную суету, не приносившую ни славы, ни денег, и сочинил за четыре года 24 романа. Меня звали Кимом Шебуевым, Максимом Панаевским, Ольгой Ликиной и Вероникой Темновой. Писал я романы любовные, детективные, любовно-детективные и детективно-любовные. Нет фразы, которую я не смог бы разболтать на страницу, нет сюжета, из которого я не сумел бы соорудить книгу. Издателям было все равно, о чем; заказывая книгу, они определяли лишь объем и жанр. «Детективщинки листов пятнадцать. Любовщинки семь», — говорил один из них. Сейчас он занимается детской литературой и мечтает вслух: «Гаррипоттерщинки бы какой ни на есть листов тридцать-сорок, издадим толсто и красиво!».
То есть детективщинка, любовщинка (а также триллерщинка, нонфикшенщинка, прости меня, Господи, или, если от имен авторов, не посягая на сами уважаемые имена, муракаминщинка, паолокоэльевщинка, акунинщинка, пелевинщинка, сорокинщинка…) и иже с ними представляют собой однородную по сути субстанцию или, проще говоря, хрень, которая может мериться погонными страницами или штуками и одинакова во всех лавках, в любых обертках, что от нее, собственно, и требуется, поскольку у товара массового потребления важнейшее свойство — быть похожим на то, что ели вчера.
Надо только, говорил я себе, не заноситься и понимать, что ты именно производитель продукта, сходного с ливерной колбасой, и твоя максимальная задача — сделать этот продукт, елико возможно, качественным, съедобным, не вызывающим несварения.
Но как колбаса неизбежно наполнена на 80 % всякими добавками, в том числе, извините за выражение, бумагой, — такова рецептура! — так и романы приходилось искусно разжижать: чем жиже продукт, тем легче проглатывается. И это тоже перешло из работы в жизнь.
Вот пример: сижу на приеме у врача. У психоневролога. Рассказываю о своих симптомах. Жалуюсь то есть. А в это время молоденькая медсестра протирает листья большого фикуса. Я смотрю на нее и автоматически перевожу ее в три формата, то есть она существует едина в трех текстах.
Формат первый, более или менее обычный:
«Он (это я о себе в третьем лице) невольно загляделся на молоденькую медсестру, протиравшую листья фикуса».
Формат Шебуева и Ко:
«Хоть и был он озабочен своей болезнью, но не мог не обратить внимания на молоденькую и красивую медсестру, блондинку с синими глазами, которой как раз в этот момент пришло в ее очаровательную голову, не переполненную абстрактными понятиями, войти в кабинет и заняться протиркой листьев чахлого фикуса, стоящего на полу в деревянной кадке; она нагнулась, белый халат плотно обозначил гибкие линии спины, талии и бедер, и он с удивлением обнаружил в себе мимолетную вспышку вожделения, которое, казалось, было в его состоянии неуместным, лишним, несвоевременным, но, однако, если в другое время его посетило бы привычное чувство горечи оттого, что эта девушка никогда не будет ему принадлежать, то теперь, наоборот, ему стало даже радостно: я еще замечаю красоту и молодость, я еще не разучился желать, я не окончательно болен!»
Формат адаптированный (в котором я и стал потом мастером, о чем см. ниже):
«…».
В этом формате девушки, увы, совсем нет: адаптация предполагает уничтожение всего, что не имеет отношения к главному смыслу.
Смысл же в том, что я получал от своей работы удовольствие. Тихое, скромное и практически бескорыстное — платили очень мало. Жена Нина содержала, как выражаются сейчас, меня и сына Валеру. Работала в туристической фирме, сопровождала иностранцев, приезжавших в Москву частным порядком (перевод с англ., франц., экскурсии, практ. советы по шопингу), потом удачно устроилась в совместное благотворительно-коммерческое предприятие. Мою гордость это не уязвляло, я не поддерживаю идиотической уверенности советского киногероя Гоши (помните, был такой?), что мужчина должен зарабатывать больше и вообще быть всему головой — цитирую — «уже на основании того, что я мужчина!». Я в этом задорном потряхивании бубенцами вторичных половых признаков (пусть даже на словах) не видел и не вижу резона. Мужчина от природы сильней, умней, это да, но если социальные условия загоняют его в тупик, чем он виноват? [2]
Я много раз предлагал Нине свою помощь, перечисляя варианты вплоть до подработки ночным сторожем или курьером, но она, умница, говорила: человек должен стремиться делать то, что ему нравится. Мне нравится моя работа, тебе твоя, а если тебе платят меньше, ты ни при чем. Твое дело, говорила она, гораздо важнее и сложнее моего, я ведь это понимаю.
Ну как не ценить такую жену? Я даже не устраивал ей сцен, когда она задерживалась или приходила с легким запахом вина. Во-первых, сам не безгрешен, было кое-что с несколькими женщинами; я в этом смысле сторонник равенства предположительных возможностей, феминистки должны меня на руках носить. Во-вторых, обладая богатым воображением, я заранее, ожидая Нину, представлял, что я спрошу, что она ответит и т. п. Получался довольно длинный текст, который я в результате почти автоматически минимизировал и, когда Нина приходила, спрашивал:
— Много работы?
— Да, — отвечала она с усталой улыбкой.
И, когда она однажды сказала: «Послушай… Понимаешь, я встретила одного человека…» — я поднял руку и безжалостно (то есть, наоборот, милосердно) сократил будущий трехчасовой разговор до трех секунд:
— Нина, я все понял. Не надо объяснений.
Она, тем не менее, порывалась объяснить. Дескать, ей будет трудно без меня и Валеры, но так сложилось. Так получилось. Так вышло. Ты идеальный человек, ты еще найдешь себе, для себя, под себя…
— Успокойся, — сказал я. — Не терзайся. Я тебя тоже давно не люблю.
