кому-то шантажировать меня? — Скажите, Жак ван Ренсбург все еще работает на вас? — спросил я.
— Нет, — ответил он. — Вроде бы уже не работает.
— Правильно, — кивнул я. — Он ведь просто не может больше работать, верно? Потому как умер. И вам это хорошо известно, верно, мистер Рэдклифф?
— Понятия не имею, не знаю.
— Да все вы прекрасно знаете! — воскликнул я. — Жак ван Ренсбург отправился в отпуск в Таиланд, верно?
— Как скажете, — неопределенно буркнул он в ответ.
— Не я говорю это, мистер Рэдклифф, — я взял со стола еще один листок бумаги. — Это говорит южноафриканское Министерство внутренних дел в Претории. Они прислали нам соответствующие документы. Он отправился в отпуск в Таиланд и так и не вернулся оттуда, правильно?
Роджер Рэдклифф стоял, выпрямив спину, и молчал.
— А вам известно, почему он не вернулся, мистер Рэдклифф? — спросил я.
И снова ответом было молчание.
— Он не вернулся потому, что, как показывает заключение, выданное южноафриканским министерством, утонул на пляже в Пхукете во время Великого азиатского цунами. Я прав?
Рэдклифф молчал.
— А вам, мистер Рэдклифф, известно, когда имел место этот ужасный природный катаклизм? Великое азиатское пунами?
Рэдклифф лишь отрицательно помотал головой и уставился в пол.
— Это ужасное событие также известно под названием Цунами Дня рождественских подарков,[17] не так ли, мистер Рэдклифф? — спросил я. — Поскольку произошло это двадцать шестого декабря, верно? Он не ответил.
И я продолжил:
— А это, в свою очередь, означает, что раз Жак ван Ренсбург утонул в Таиланде двадцать шестого декабря 2004 года, то снимок этот был сделан до Рождества в том же году. Что опять же, в свою очередь, означает, что, вопреки данным заявки, поданной вами в «Уэзербис», дата рождения Перешейка указана неверно. На самом деле родился он до первого января 2005 года, а стало быть, официально являлся четырехлеткой, когда выиграл приз «Две тысячи гиней», а затем и Дерби. Четырехлеткой, а вовсе не трехлеткой, как того требуют правила этих скачек. Не так ли?..
В зале, казалось, целую вечность царила тишина, нарушаемая лишь скрипом авторучек по бумаге из ложи, где судорожно строчила пресса, да тихого всхлипывания Деборы Рэдклифф.
Судья не сводил пронзительного взгляда с Роджера Рэдклиффа, который стоял на трибуне для свидетелей и молчал. Стоял, понуро опустив голову, и вся его самоуверенность куда-то испарилась.
— Ну?.. — сказал ему судья. — Свидетель, отвечайте на вопрос. Был ли жеребец Перешеек четырехлеткой, когда бежал в Эпсоме?
Рэдклифф немного приподнял голову.
— Я отказываюсь отвечать. На том основании, что имею полное право не давать показаний против самого себя.
Он, можно считать, практически сознался. Но я с ним еще не закончил.
— Мистер Рэдклифф, — сказал я. — Это вы убили Милли Барлоу?
Тут он резко вскинул голову, взглянул прямо на меня.
— Нет, — ответил он, но особой убедительности в голосе не было.
Я продолжал давить:
— Вы убили Милли Барлоу потому, что она шантажировала вас, узнав, что Перешеек выиграл Дерби?
— Нет, — повторил он.
— А потом вы убили Скота Барлоу за то, что тот последовал примеру умершей сестры и тоже начал вас шантажировать?
— Нет, — снова сказал он.
— Или это сделал ваш крестный сын, Джулиан Трент? Скорее всего, именно он совершил второе убийство по вашему приказу, в благодарность за то, что вы запугали вот этих ни в чем не повинных людей с целью, чтоб Трента выпустили из тюрьмы, так или нет? — И я указал на сидевших позади меня Джозефа Хьюза и Джорджа Барнета.
Тут у Рэдклиффа окончательно сдали нервы.
— Ты, жалкий ублюдок! — крикнул он мне. — Урод, ничтожество, мать твою! Я и тебя тоже прикончу!
И он сошел с трибуны и успел сделать два шага ко мне, но тут его окружили судебные приставы, охранники и полицейские.
Судья застучал молотком, в зале довольно быстро установилась тишина.
— Защита больше вопросов не имеет, ваша честь, — сказал я и сел.
Да сам Перри Мейсон мог бы мной гордиться!..
Глава 21
Судья объявил перерыв на ленч. Роджера Рэдклиффа арестовал инспектор Макнил. Арестованного предупредили, что он имеет право хранить молчание, но совет этот несколько запоздал. И вот человека, которого я прозвал «Шепотком», наконец вывели из зала, причем он непрестанно выкрикивал оскорбления и непристойности в мой адрес.
Лощеный обвинитель, королевский адвокат, подошел ко мне и крепко пожал руку.
— Поздравляю, отличная работа, — вполне искренне заметил он. — Нечасто видишь такое в английском суде.
— Спасибо, — сказал я. — Вообще-то я рассчитывал добиться приостановки дела, а потом и оправдания.
— Тут все решает судья, старина, — сказал он. — Лично я жду инструкций от Прокурорской службы Короны, но не думаю, что они будут возражать. Услышав все это, присяжные ни за что бы не признали Митчелла виновным. — Он усмехнулся. — Нет, давненько я не получал такого удовольствия. Даже не расстроился, что проиграл дело.
Элеонор подошла сзади, обняла меня за плечи.
— Ты был великолепен, — сказала она. — Просто супер!
Я обернулся, улыбнулся ей. Позади стояли Джозеф Хыоз и Джордж Барнет и так и сияли от радости.
— Рад, если помог вернуть вам самоуважение, — сказал я. — Уверен: если б вас не было в зале, он бы так просто не раскололся. Или вообще бы выкрутился.
Даже услышав о такой возможности, они не перестали улыбаться, а потом каждый крепко пожал мне руку. Вряд ли, подумал я, Джозефу Хьюзу удастся вернуться на прежнюю работу в ПСК, но он человек молодой и умный. И я был уверен, что теперь, в отсутствие страха, висевшего над ним на протяжении последних пятнадцати месяцев, они с Бриджит и Рори будут в полном порядке.
— А не выпить ли нам кофейку, господа? — предложил я.
Мы уже выходили из суда, когда я лицом к лицу столкнулся с родителями Скота Барлоу. Мистер Барлоу-старший был мужчиной крупным. Он преградил мне путь к двери и теперь стоял неподвижно и молча, глядя на меня сверху вниз. Я никак не мог понять, доволен он исходом дела или нет. Он только что узнал всю правду о том, кто убил его детей и за что; но он же узнал и другое — оба они были шантажистами. Возможно, этот человек предпочел бы, чтоб Стива Митчелла признали убийцей его сына и упекли за решетку. И на том бы дело и закончилось. Теперь же его ждал еще один судебный процесс, и вместе с ним — новые неприятные открытия.
Он стоял и смотрел на меня, и я тоже стоял перед ним и смотрел ему прямо в глаза. А потом он вдруг
