– Видите ли, это мы ему благодарны.
Она перевела взгляд с потемневшего лица Генри на его стиснутые кулаки, потом на трепещущего священника. Времени терять было нельзя. Она встала.
– Вы были очень любезны, мистер Мамфорд: проделать такой путь, чтобы сообщить нам все это, и к тому же в такую погоду. А теперь, я надеюсь, вы извините нас. Мы должны успеть спуститься в поселок и вернуться домой до начала прилива, а нам надо повидать там нескольких человек. Спасибо, Фанни, но я думаю, что нам лучше поехать одним, – мы же родители, вы понимаете.
Уолтер, ты не посидишь с мальчиками до нашего возвращения? Постарайся, чтобы они лежали спокойно. Я очень сожалею, Фанни, но доктор пока не разрешает допускать к ним гостей. До свидания.
Карета успела благополучно тронуться в путь, прежде чем Генри взорвался:
– Вот дьявольская наглость! Извини, дорогая, я нечаянно. Но соваться не в свое дело и командовать, как нам поступить с собственными деньгами, и тыкать нам в нос своей леди Маунтстюарт в доме Уолтера! Я… я просто не понимаю, почему я не дал ему хорошего пинка.
– Это было бы излишне, – ответила она, стараясь успокоить его. – Он уже получил хороший пинок от судьбы, да и от Пенвирна, кажется, тоже. Бедняга, наверное, уже привык, что его пинают. Ты заметил, как он поглядывал на Фанни, ожидая приказаний? Хотела бы я знать, откуда у нее такая власть над ним и почему он так трепещет перед ней?
– Я впервые в жизни вижу женщину, которая так похожа на ядовитую змею.
Бедный Уолтер – быть мужем такой ведьмы! И что его толкнуло на это?.. Ведь, кроме всего прочего, она еще и страшна как смертный грех. Она, наверное, напоила его и. ..
– Не думаю, чтобы Уолтер хоть раз в жизни был пьян.
– Знаю, знаю. Он очень воздержан, но кому в молодости не приходилось разок хлебнуть лишнего? Ну, как бы то ни было, совершенно ясно, что она при помощи какой-то хитрости заманила его к себе в постель или сама залезла к нему. Остальное было уже нетрудно: стоило ей только притвориться, что ожидается потомство, и бедняга решил, что, как честный человек, он обязан жениться на ней. Во всяком случае, здесь был какой-то фокус-покус. И по-моему, ты права, родная: этот попик до смерти боится ее. Да и не удивительно!
– Возможно, она внушила ему, что имеет влияние на леди Маунтстюарт и может лишить его места. Или она знает о нем что-нибудь компрометирующее настоящее или вымышленное: для такого труса это не имеет значения. Фанни не задумываясь пустит в ход любую случайно услышанную сплетню, чтобы запугать его и подчинить себе. Ну, давай забудем о них обоих. Они не стоят того, чтобы из-за них сердиться. Генри, милый, я хочу поговорить с тобой прежде, чем мы увидим Пенвирна. – Она взяла его за руку. – По словам Уолтера, он трудный человек; и сейчас с ним, наверное, будет особенно трудно. Он пережил страшное потрясение – ведь ему пришлось не легче, чем мальчикам. И возможно, он не спал из-за своей ноги. Кажется, она не только вывихнута, но и поранена: Гарри сказал мне, что у него весь сапог был в крови. Кроме того, ты знаешь, как мучительно может болеть вывих. А мальчики накануне вели себя возмутительно. Если он заупрямится или будет груб, постарайся сдержаться.
Он крепко сжал ее руку.
– Любимая, неужели ты думаешь, что я буду думать о его манерах? Я… я готов стать перед ним на колени… Если бы ты видела этот риф…
До конца поездки они больше ни о чем не говорили и только крепко держались за руки.
ГЛАВА VI
Рыбачья деревушка была на редкость унылой. Кучка убогих хижин примостилась под угрюмой скалой; пороги их облепены грязью, маленькие окошки потемнели от дождя, который сеется с нависшего над самыми крышами грязно-серого неба. Был час отлива, и по всему берегу валялись выброшенные волной рыбьи потроха; даже прожорливые чайки на сей раз уже насытились и больше не подбирали отбросов. Море и то казалось грязным. На берегу было пустынно и только несколько усталых рыбаков еще заколачивали последние бочонки под навесами, где гулял ветер; и по их вялым, сонным лицам было видно, что вчерашний день, полный тяжкого труда и радостного волнения, закончился попойкой.
Грязный мальчишка с заячьей губой подошел к карете, когда она остановилась у края песчаной отмели. Генри высунулся из окна.
– Не скажешь, где живет Пенвирн?
– Э?..
– Где тут дом Пенвирна?
– Э-э…
– Здешний дурачок, – шепнул Генри. Неряшливо одетая женщина отворила дверь.
– Иди домой, Джо, – позвала она. – Чего уставился на господ, как баран на новые ворота?
– Добрый день, мэм. Не скажете ли, где живет Пенвирн?
– А как же. Джо, сбегай проводи господ к Биллу. Выйдя из кареты, они стали пробираться по неровному песку, стараясь не наступить на рыбьи потроха; Генри низко пригибал зонт, защищая голову жены от ветра и дождя.
Она уже начала было тяжело дышать от усталости, но тут Джо, который плелся впереди, остановился у одной из самых жалких хижин этого забытого богом уголка.
– Э-э.
Он получил свой шестипенсовик и ушел, а они стояли под дождем, онемев при виде этой удручающей нищеты. Крыша протекала, стены набухли и перекосились, разбитые окна заткнуты тряпками; костлявая корова привязана под навесом; разбитая лодка валяется вверх дном на песке, и в ней зияет пробоина…
– Господи, какая развалина, – пробормотал Генри. Он постучал, и девушка лет семнадцати, забитая, болезненно-бледная, с соломенными волосами, падающими на бесцветные сонные глаза, держа в руках завернутого в тряпье младенца, приотворила дверь и молча уставилась на пришельцев.
