я готов допустить, что Холли ею не запятнана. Но честолюбие в ней есть.
— Нет! — Бобби решительно покачал головой. — Она хочет, чтобы ты добился успеха. Чтобы вы оба добились успеха. Чтобы доказать, что вы были правы, когда поженились.
Он уже взялся за ручку двери, ведущей со двора в кухню, но остановился.
— Ты был против, как и все остальные.
— Да. По многим причинам. Но теперь я думаю иначе.
— Да, — честно признал Бобби. — И ты был единственным, кто пришел на свадьбу.
— Ну не могла же она ехать в церковь одна-одинешенька, верно? Надо же было кому-то ее проводить!
Он улыбнулся так же естественно, как перед тем проявил свою ненависть.
— Филдинг отдает руку своей сестры Аллардеку! — сказал он. — Я думал, уж не настал ли конец света.
Он отворил дверь, и мы вошли в дом. Холли, объединившая нас, растопила камин в гостиной и добросовестно пыталась выглядеть веселой.
Мы уселись в кресла, и я рассказал им о своих утренних поисках и заверил, что дед здесь ни при чем.
— Номера «Знамени» подбросили самое позднее часов в шесть, — сказал я, — и куплены они не в Ньюмаркете. Не знаю, в какое время поступает почта в Кембридж, но, думаю, ненамного раньше пяти утра. Так что вряд ли кто-то мог успеть купить в Кембридже штук двадцать газет, раскрыть их на нужной странице, обвести статью и разнести газеты по всему Ньюмаркету до того, как на улицах появятся почтальоны. Тут все-таки двадцать миль.
— Так ты думаешь, — спросила Холли, — что кто-то мог привезти их прямо из Лондона?
— Думаю, что да, — кивнул я. — Хотя, конечно, не значит, что это устроил кто-то не из здешних. Так что мы ни на шаг не продвинулись.
— Это все так бессмысленно! — сказала Холли.
— Похоже, никто из окна в шесть утра не выглядывал, — продолжал я.
— Хотя в нашем городе вполне мог бы. Но никто из тех, кого я расспрашивал, не видел, чтобы кто-то подходил в это время к его дому с газетой. Хотя, конечно, в шесть утра еще совсем темно. Мне говорили, что зимой и почтальонов-то почти не видно.
Телефон, стоявший на столике рядом с креслом Бобби, зазвонил. Бобби опасливо поднял трубку.
— Да… А, привет, Себ! — голос Бобби повеселел, но не очень.
— Это наш приятель, — пояснила Холли. — У нас его лошадь стоит.
— Видел, да? — Бобби скривился. — Тебе тоже прислали… — Некоторое время он слушал то, что ему говорили, потом сказал: — Нет, конечно, я не знаю, кто это сделал. Кто-то нас очень сильно не любит… Нет, конечно, это не правда! Я не собираюсь бросать дело. Ты не беспокойся, с кобылой твоей все в порядке. Я как раз сейчас щупал ей связку. Она холодная и крепкая. Так что все нормально. Что? Отец? Он мне и пенни не даст. Он сам сказал. Да, бессердечная свинья, ты совершенно прав… Нет-нет, не стоит и надеяться. Наоборот, он пытается выжать из меня деньги, которые одолжил мне на покупку машины лет четырнадцать назад. Ну да… Наверно, именно благодаря этому он и разбогател… Что? Нет, не состояние — это была подержанная развалюха, но у меня эта машина была первая. Наверно, в конце концов я ему заплачу — просто затем, чтобы отвязаться от его адвокатов. Ну да, я же говорю, все нормально. Не обращай ты внимания на это «Знамя»!
Он положил трубку. Вид у него был далеко не такой уверенный, как тон, которым он разговаривал по телефону.
— Еще один предусмотрительный владелец. У-у, крысы! Половина из них норовит сбежать, не дожидаясь, пока корабль пойдет ко дну. И половина еще не оплатила счета за прошлый месяц.
— А Себ оплатил? — спросила Холли. Бобби покачал головой.
— И хватает же наглости!..
— Он говорит, что получил заметку только вчера. Не всю газету, а только вырезку со статьей. Она пришла по почте. В обычном буром конверте.
Адрес напечатан на машинке. Конверт пришел из Лондона, как и все прочие.
— А что, всем владельцам прислали вырезки? — спросил я.
— Похоже, что да. Большинство из них звонили по телефону. Остальным я звонить не стал, так что не знаю.
Мы некоторое время посидели у камина. Я одолжил телефон, чтобы позвонить домой и получить сообщения с автоответчика, и перезвонил двум тренерам, которые предлагали мне участвовать в скачках на следующей неделе. Потом я позвонил двум жокеям, жившим в Ньюмаркете, и попросил подвезти меня завтра до Пламптона в Суссексе.
Они сказали, что уже договорились ехать вдвоем, и обещали подбросить.
— Ты сюда вернешься? — спросила Холли, когда я обо всем договорился.
Я посмотрел на ее обеспокоенное лицо. Бобби, похоже, тоже не имел ничего против. Я думал, что он вообще не хотел меня видеть с самого начала, но, похоже, ошибался.
— Останься, — коротко сказал он, и в его голосе звучала просьба, а не вражда.
— Да много ли с меня толку?
— Нам спокойнее, когда ты здесь, — ответила Холли.
Мне не особенно хотелось оставаться здесь из практических соображений.
Во вторник мне предстояли скачки в Девоне. Я предпочел поселиться в Ламборне, в частности, потому, что оттуда можно было доехать до любого ипподрома Англии и в тот же день вернуться домой. Ламборн был расположен в самом центре. Я виновато сказал:
— Мне все равно придется попросить кого-нибудь подвезти меня до Ламборна, потому что мне понадобится моя машина, чтобы во вторник доехать до Девона. Вот когда я во вторник вернусь в Ламборн, мы посмотрим, как будут обстоять дела, и тогда…
— Ладно, — сказала Холли упавшим голосом, даже не попытавшись меня уговорить.
Я посмотрел на ее унылое лицо. В печали она казалась красивее, чем в радости. Такое с ней часто бывало. Внезапно мне в голову пришла одна мысль, и я, не раздумывая, напрямик спросил:
— Холли, ты что, беременна?
Глава 5
Бобби был ошарашен.
Холли пронзила меня взглядом своих светло-карих глаз, в которых читались тревога и возбуждение.
— С чего ты взял? — спросил Бобби.
— Не знаю.
— У нее только небольшая задержка. Мы еще не делали никаких анализов, — сказал Бобби. — Ты ему, наверно, сказала! — с упреком обратился он к Холли.
— Нет, я ему не говорила. — Холли покачала головой. — Я просто как раз подумала, как я была счастлива, когда проснулась в пятницу и почувствовала, что меня тошнит. И подумала — какая ирония судьбы! Мы столько времени хотели зачать ребенка, и вот, когда нам, наверно, наконец удалось, это случилось в такое время, когда нам только ребенка и не хватало.
Бобби нахмурился.
— Ты ему, наверно, сказала! — повторил он. Голос у него был раздраженный. Что он, ревнует, что ли?
— Да нет, я ему не говорила… — неуверенно сказала Холли.
— Ну да, вчера, когда вы ехали сюда! — настойчиво сказал Бобби.
— Послушай, — вмешался я. — Забудь о том, что я это сказал. Какое это имеет значение?
Бобби взглянул на меня с негодованием и, уже мягче, на Холли. Похоже, ему внезапно пришла в
