— А как там с адвокатом? — спросил я.
— Бобби сказал, что сегодня найдет кого-нибудь получше. И не из местных, а в какой-нибудь лондонской конторе. Повлиятельнее.
— Может быть, кто-то из его владельцев знает подходящего адвоката, — сказал я. — А если нет, я попробую спросить кого-нибудь из тех, на чьих лошадях я езжу.
— Классно.
— Знаешь что? — сказал я.
— Что?
— Может быть, Мейнард был не так уж и не прав. Это наезд не только на Бобби, но и на него.
— Да, пожалуй, — медленно ответила Холли. — Когда мы увидели сегодняшний ком грязи, Бобби сказал то же самое.
— Я бы, пожалуй, поручился, что некоторое количество номеров «Знамени» с первой, второй и третьей статьями попадут на стол к ответственному за государственные награды на Даунинг-стрит. Собственно, именно поэтому Мейнард вчера и был так зол. Если Мейнарда действительно должны были представить к рыцарскому титулу, то «Частная жизнь» вполне могла положить конец его амбициям, по крайней мере, в этом году.
— С чего ты взял? Всего несколько слов в какой-то газетенке?
— А никогда не знаешь, с чего начнется. Эти господа из комиссии государственных наград вообще чрезвычайно чувствительны. Возможно, именно сейчас они шлют ультрасекретные письма какому-нибудь мистеру Бобкинсу, чтобы спросить, примет ли он медаль, если ему ее предложат. Как раз сейчас они составляют список тех, кого должны наградить к Новому году. И весь вопрос в том, включила бы ты на месте ответственного за награды в этот список Мейнарда или нет.
— Но мы же не знаем, происходит ли что-то такое на самом деле или нет.
— Конечно, не знаем.
— Может быть, «Знамя» просто проявляет свою злобную, низменную и разрушительную натуру.
— Возможно, — сказал я.
— Ты же знаешь, какими мерзкими могут быть газеты, если они того захотят. А «Знамя», похоже, всегда ведет себя мерзко. Это его стиль.
— Хм, — сказал я. — Да, может быть, ты и права.
— Но ты думаешь иначе?
— Н-ну… Понимаешь, было бы проще, если бы в этих нападках был хоть какой-то смысл. Например, помешать Мейнарду получить титул. Но зачем кому-то нужно ему помешать, и как они узнали… один черт ведает.
— Через наш телефон они об этом узнать не могли, — уверенно сказала Холли. — Может, они просто все это придумали?
— Все остальное в этих статьях основано на том, что действительно произошло или было сказано, — заметил я. — Они берут истину и искажают ее. Как ты думаешь, может быть, мне стоит написать ответственному за награды и спросить, есть ли Мейнард в списках кандидатов?
— Да, в самом деле, это было бы смешно.
— Как бы то ни было, — сказал я. — А что Бобби узнал в телефонной компании?
— Они сказали, что проверят. Сказали, что прослушивание телефонных переговоров является незаконным. Мы просили прислать кого-нибудь проверить, нет ли у нас «жучков», но они пока никого не прислали. Сказали, что проверят наш коммутатор.
— Коммутатор? Я и не знал, что переговоры можно прослушивать через коммутатор.
— Вот видишь, оказывается, можно.
— А «жучков» у вас действительно нет?
— Мы им сказали, что ничего не нашли, а они ответили, что мы, возможно, просто не там искали.
— Ну, по крайней мере, они обратили внимание.
— Они сказали, очень многие думают, что их прослушивают, когда их никто не прослушивает. Но все-таки обещали посмотреть.
— Надеюсь, они сдержат слово.
— Да.
— Я тебе позвоню вечером, когда вернусь из Девона, — сказал я. — Ну а если не вернусь… позвоню, когда смогу.
— Ладно, — сказала Холли. — Ты там осторожнее.
— Конечно! — машинально пообещал я, хотя оба мы знали, что это невозможно. Если жокей-стиплер будет слишком осторожен, призовых мест ему не видать. Бывают дни, когда ты даже домой добраться не можешь. Я был настолько суеверен, что никогда не назначал встреч на те дни, когда у меня были скачки, и, как и большинство жокеев, принимал приглашения с оговоркой «если смогу» и «если удастся».
До Эксетера в Девоншире было два часа езды. Все это время я больше думают о Бобби, Холли и Мейнарде, чем о предстоящих скачках. Ни одна из пяти лошадей, на которых мне предстояло ехать сегодня, не была такой строптивой, как Норт-Фейс, и я работал с ними достаточно часто, чтобы знать наизусть их мелкие уловки и на что они способны. Все, что от меня требовалось, — это помочь им проявить свои лучшие качества.
Эксетерский ипподром в Девоне расположен на краю Хельденских болот, огромной голой равнины, открытой ветрам, дующим из Ла-Манша в Атлантику. Сам ипподром, почти две мили в поперечнике, лежит зеленой извивающейся лентой посреди моря вереска и кустарников. Его дальние пустынные извивы — самое уединенное место для конных состязаний, какое только можно себе представить.
Этот ипподром не пользуется популярностью у завсегдатаев Аскота. Он расположен «на краю земли», зрителей на нем обычно бывает мало. И все же этот ипподром — один из моих любимых. Он хорошо спланирован, тщательно ухожен, там приветливые служащие и вообще народ приятный.
Принцесса любила приезжать туда, потому что ее знакомые арендовали там одну из немногих частных лож. У них был дом в Девоне, на побережье, и они постоянно приглашали ее в гости после состязаний.
Она приехала на ипподром после завтрака, к началу первой скачки, в меховой шубке, сдержанно- возбужденная, и пришла в паддок в сопровождении своих знакомых. Знакомых было трое: семейная пара, пригласившая принцессу, и девушка. Принцесса представила нас.
— Кит… мистер Инскум… миссис Инскум…
Мы пожали друг другу руки.
— А это — моя племянница. Вы знакомы? Ее зовут Даниэль.
Мы не были знакомы. Я пожал руку ее племяннице.
— Даниэль де Бреску, — представилась племянница. — Привет. Как дела?
Несмотря на ее французское имя, ее речь сразу выдавала в ней американку.
Я оглядел короткую белую шерстяную куртку, черные брюки, широкую цветастую ситцевую повязку, удерживавшую густые черные волосы. Мне ответили холодным оценивающим взглядом. Она не спешила выносить суждение. Во взгляде читался легкий интерес. И все это было прикрыто ослепительной, но ничего не значащей улыбкой.
— Ну и чего же нам ждать? — спросила принцесса. — Бернина выиграет?
Уайкем, естественно, в Девон не потащился. Более того, когда я разговаривал с ним по телефону, он выражался более чем туманно. Казалось, он вообще с трудом припоминал, кто такая Бернина, и, разумеется, ничего не сказал о том, насколько она готова к скачке. Но Дасти, когда я отдал ему свое седло, чтобы заседлать кобылу перед скачкой, сообщил, что она «из кожи вон лезет, просто ужас какой-то».
— Она вполне готова к скачке, — сказал я принцессе.
— А какие рекомендации дал вам Уайкем? — добродушно осведомился мистер Инскум.
Уайкем мне никаких инструкций не дал. Он не давал их мне уже несколько лет. Я дипломатично ответил:
— Держаться где-нибудь в первой четверке, а после предпоследнего препятствия расшевелить кобылу и пробиваться вперед.
