тетрадь, заглянул в каталог и направил нас к нужной секции.
Досье на Мейнарда Аллардека и впрямь оказалось куда менее содержательным, чем кассета.
Здесь были разные фотографии Мейнарда, блестящие черно-белые снимки, сделанные в основном на ипподромах, где, по-видимому, он был более доступен.
Здесь были три фотографии, теперь уже довольно старые, где он заводил своего замечательного коня Метавейна в конюшню после победы в скачках на приз «Две тысячи гиней», «Гудвудская миля» и «Скачка чемпионов». Даты и обстоятельства были написаны на полосках прозрачной бумаги, приклеенных на обратной стороне снимков.
Еще там были две пачки газетных вырезок, одна из «Глашатая», другая из прочих газет, в основном из «Финансовых времен» и «Спортивной жизни».
Критических статей среди них, похоже, не было. До нападения «Знамени» все газеты отзывались о нем сдержанно-благожелательно. «Мейнард, представитель одной из старейших династий, имеющих отношение к конному спорту…» «Мейнард, гордый владелец…» «Мейнард, член Жокей-клуба…» «Мейнард, проницательный деловой человек…» «Мейнард, видный филантроп…» «Мейнард великий и замечательный…» Временами также встречались положительные эпитеты вроде «отважный», «милосердный», «дальновидный» и «ответственный». Короче, идеальный общественный деятель.
— Просто тошнота берет, — сказала Роза.
— Угу, — сказал я. — А не могли бы вы спросить своего приятеля режиссера, почему он вдруг избрал своей мишенью именно Мейнарда?
— Могла бы. А зачем?
— Кто-то решил подпортить Мейнарду карьеру. Эта телевизионная атака не сработала благодаря коррупции. Зато нападки «Знамени» сработали как нельзя лучше. Вы и сами неплохо этому поспособствовали. Так кто же надоумил «Знамя» и не надоумил ли этот кто-то и того режиссера?
— Беру свое мнение обратно, — сказала Роза. — Среди жокеев попадаются очень толковые ребята.
— Дураков среди нас чрезвычайно мало.
— Вы просто говорите на другом языке.
— Вот именно.
Она поставила папку на место.
— Что-нибудь еще? Чем могу быть полезна?
— Нельзя ли мне встретиться с Сэмом Леггатом, редактором «Знамени»?
Она издала нечто среднее между кашлем и смешком.
— С Сэмом Леггатом? Нет, нельзя.
— Почему?
— Он носит бронежилет.
— Что, в самом деле?
— Нет, образно выражаясь.
— Вы его знаете?
— Конечно, знаю. Хотя не могу сказать, что люблю. До того, как он перешел в «Знамя», он был политическим обозревателем в «Фактах». И всегда думал, что на Флит-стрит его бог послал. Он язва от природы. Они со «Знаменем» — близнецы-братья.
— А по телефону ему позвонить нельзя? — спросил я.
Она покачала головой, удивляясь моей наивности.
— Сейчас они печатают первый выпуск, но он наверняка готовит второй. Что-то добавляет, что-то меняет. Он сейчас бы не стал разговаривать даже с самим Моисеем, не то, что с каким-то… попрыгунчиком.
— Ну вы могли бы сказать, что вы — секретарь вашего редактора и что дело срочное, — предположил я.
Она изумленно уставилась на меня.
— А зачем это вдруг я стану это делать?
— Ну чтобы оказать мне услугу.
— Ничего себе! — она моргнула своими голубыми глазами.
— Услуга за услугу, — продолжал я. — Я вам этого не забуду. Это, я показал кассету, — разумеется, тоже идет в счет.
— Вместе с телефонным звонком, — сказала она, — это будет уже две услуги.
— Да, конечно.
— Так вот как вы выигрываете скачки! — усмехнулась Роза и, не дожидаясь ответа, повела меня обратно, но на этот раз не в комнату с телевизором, а в небольшое помещение, где было только несколько кресел, стол и пара телефонов.
— Здесь мы берем интервью, — сказала Роза. — А обычно здесь никого не бывает. Я не хочу, чтобы кто-то слышал этот разговор.
Она опустилась в одно из кресел. Ее облик был исполнен экзотической чувственности, при том, что держалась она с буржуазной пристойностью, но за этим причудливым фасадом скрывалась обычная ранимая и эмоциональная женщина.
Она потянулась к телефону, звеня браслетами.
— У вас будет в лучшем случае секунд десять, — предупредила она. — Леггат сразу поймет, что вы не тот, за кого себя выдаете. Наш редактор родом из Йоркшира, и по его говору это до сих пор заметно.
Я кивнул.
Роза сняла трубку городского телефона и набрала номер «Знамени», который знала наизусть. После минутного вранья, которое сделало бы честь любому ирландцу, она молча передала трубку мне.
— Привет, Мартин, — неприветливо сказали в трубке. — Что случилось?
— Оуэн Уаттс оставил свои кредитные карточки в саду Бобби Аллардека, — медленно и отчетливо произнес я.
— Чего? Не понял… — в трубке наступило молчание. — Это кто?
— Джей Эрскин, — продолжал я, — оставил там же свой пропуск в пресс-клуб. Куда мне следует доложить об этих потерянных вещах? В профсоюз журналистов, в полицию или моему депутату парламента?
— Кто это? — повторил Леггат.
— Я говорю из редакции «Глашатая». Либо вы согласитесь принять меня у себя в офисе, либо в «Глашатае» появится новая сенсационная публикация.
Наступило долгое молчание. Я ждал. Потом Леггат сказал:
— Я вам перезвоню. Дайте ваш номер.
— Нет, — сказал я. — Теперь или никогда.
На этот раз пауза была значительно короче.
— Хорошо. Подойдете на проходную. Скажете, что вы из «Глашатая».
— Сейчас буду.
Не успел я договорить, как он швырнул трубку. Роза смотрела на меня так, словно сомневалась, все ли у меня дома.
— С редакторами так не разговаривают, — указала она.
— Ну я же на него не работаю. И, знаете, за свою жизнь я научился не бояться людей. Лошадей я отродясь не боялся, но с людьми как-то сложнее.
— Люди опаснее, — серьезно сказала она.
— Да, конечно. Но мягкостью от Леггата ничего не добьешься.
— А чего вы хотите? — спросила она. — И что это за сенсация, которую вы обещали сообщить «Глашатаю»?
— Да ничего особенного. Просто кое-какие грязные подробности о способах, которыми «Знамя» добывало сведения об Аллардеке для «Частной жизни».
Она пожала плечами.
— Вряд ли мы бы это напечатали.
