Косынка на ней сбилась. Я ерошил ее короткие волосы, говорил ей какие-то слова и думал: «Боже мой! Что же это я такое наделал, зачем я ее уговаривал и куда я ее возьму?»
– Милая, – сказал я ей, – если бы ты поехала со мной, это было бы такое счастье, но…
Она закрыла мой рот ладошкой.
– Никаких «но». Я еду с тобой, куда ты меня позовешь.
– Да, да, – сказал я. – Да, конечно, но понимаешь, у меня там есть жена…
– А это не важно, – горячо возразила она. – Я знаю, что у тебя есть жена. Но я уверена, она хорошая, она все поймет, и мы с ней подружимся.
Надо сказать, что это ее предположение меня очень развеселило, и я даже не то чтобы засмеялся, но хмыкнул. И сказал, что жена у меня, конечно, хорошая и даже очень, но насчет того, что она поймет, в этом я как-то слегка сомневаюсь.
– Понимаешь, – сказал я, подбирая слова, – моя жена, она живет еще в прошлом, в старом капитализме, и у нее такие предрассудки, пережитки такие, что ее муж должен принадлежать только ей, и никому больше.
Это мое заявление Искру не охладило нисколько.
– Хорошо, – сказала она. – Если твоя жена такая отсталая, мы не будем ее травмировать. Мы будем встречаться только время от времени. А если и это невозможно, я буду счастлива иногда видеть тебя хотя бы издалека.
Вот эти женщины! Они никогда не понимают, чего хотят. Сначала они хотят видеть хотя бы издалека, хотя бы в подзорную трубу, но потом осознают, что этого мало, и начинают требовать чего-то еще.
– Сейчас тебя царь позовет. Ты ему скажи, что можешь уехать только со мной. Он строгий, но справедливый. Он все поймет. Ты только скажи.
– Хорошо, хорошо, – сказал я, глядя на Зильберовича, который, приоткрыв дверь, манил меня пальцем.
Царь Серафим
– У меня для тебя есть четыре с половиной минуты, – сказал царь Серафим и включил таймер ручных часов «Сейко».
Он сидел передо мной на позолоченном троне, с железным жезлом, зажатым между колен. На голове у царя была шапка Мономаха, должно быть, изъятая из Оружейной палаты. Было жарко, из-под шапки струился пот, и царь время от времени утирался парчовым своим рукавом.
– Премного благодарен, Ваше Величество, – сказал я и глубоко поклонился.
– Я хотел тебя казнить, но потом передумал.
– Премного благодарен, – повторил я и, упав на колени, приложился к его левому сапогу.
– Ну, это ни к чему, – проворчал он. – Встань! Ты написал много чепухи. И в отношении меня допустил много похабства. Но, – голос его чувствительно потеплел, – я узнал, что ты много претерпел и отказался меня вычеркивать, несмотря на все, чем тебя стращали заглотчики. Молодец!
– Рад стараться, Ваше Величество! – вскочил я на ноги. – Но должен признаться, что моей заслуги тут нет. Вас разве вычеркнешь! Вас, Ваше Величество, и топором-то не вырубишь. Это заглотчики думают, что кого хочешь можно в историю вписывать, а кого хочешь – выписывать. А я-то знаю, что это никак невозможно.
– То-то и оно! – сказал царь, довольный. – У тебя ум куриный, но это ты все ж таки сообразил. И за это я тебя, пожалуй, отпущу восвояси. Я, правда, запретил полеты всяких железных птиц, но люфтганзовскую леталку задержал для тебя специально. И это будет последний полет над нашей империей. Но отпущу я тебя только при одном… Вернее, при двух непременных условиях.
– Я весь внимание, Ваше Величество, – сказал я смиренно.
– Во-первых, как только попадешь в восемьдесят второй год, так сразу опиши подробно все, что ты здесь видел, и пошли мне экспрессом в Отрадное.
– Слушаюсь, Ваше Величество! – сказал я.
– И обязательно про эту сучку напиши, про Степаниду, и про ее Тома тоже, я тогда буду сразу знать, что с ними делать. Во-вторых, всем плюралистам расскажи, что их ожидает в светлом будущем.
– Непременно расскажу, – обещал я совершенно искренне.
В это время как раз его часы начали пикать, но он их заткнул и спросил, есть ли у меня какие-то просьбы.
Я сказал, что просьба есть. Нельзя ли выйти отсюда через какой-нибудь черный ход или хотя бы через окно.
– Это еще зачем? – свел брови император.
– Не извольте прогневаться, Ваше Величество, – сказал я. – Но ваша секретарша… У меня тут с ней были шуры-муры, и она втюрилась в меня, как кошка.
– Вот оно что! – еще больше нахмурился царь. – Ах ты, негодяй какой! – вскричал он и стукнул жезлом в паркет. – Так вот ты чем здесь занимался! Вот почему ты не распространял «Большую зону»!
Я испугался и рухнул на колени. Я стал объяснять, что заглотные коммунисты выделили мне Искрину без всякой просьбы с моей стороны, а просто как почетному гостю. И я жил с ней не для удовольствия, а только для того, чтобы отвлечь их внимание, усыпить бдительность и способствовать пришествию Его Величества.
– А она для чего же с тобой жила? – спросил он и покосился на меня презрительно и насмешливо.
