– Ну да, ну конечно, Михельматен… ну, в общем, понятно. А он, что же, этот ваш торговец, он и белыми лошадьми тоже торгует?
– Белыми? – удивился я. – А-а, я понимаю, что вы имеете в виду. Этого я, право, не знаю. Он, вообще- то, я думаю, их не по цвету выбирает. Ему надо, чтобы они бегали хорошо. Он поэтому предпочитает арабских скакунов.
– Ага. Ну да. А, кстати, насчет этих арабов, которые на вас там напали… Вам не кажется странным, что они возлагали на вас такие надежды, что вы у нас тут будете секреты добывать?
– Мало ли чего они возлагали, – сказал я. – Они, может быть, обо мне по себе судят и думают, что я способен родину продать за мешок золота. А я ее, должен вам сказать, и за два мешка не продам.
– Да-да-да, – поторопился заверить меня маршал. – Поверьте мне, никто в вашем патриотизме не сомневается. Ладно, оставим это. Это все может быть так, может быть не так, это не важно. А вот это… – он открыл страницу, на которой помещено первое упоминание о Сим Симыче, – это уж никуда не годится. С этим мы поступим таким образом. – Он выхватил из пластмассового канцелярского стаканчика остро отточенный карандаш и, раздирая бумагу, решительно провел черту от левого верхнего угла страницы к правому нижнему. Он уже собирался провести и другую черту крест-накрест…
– Стоп! Стоп! Стоп! – закричал я. – Стоп! – схватил я его за руку. – Так не пойдет. Что это вы прямо так чиркаете, как будто это вам что-то такое. Я, может быть, этот замысел вынашивал и лелеял, я, может быть, ночи не спал, все это выстраивая, я, может быть, каждое словечко вот так вот облизывал… – я даже попытался показать, как облизывал, – а вы прямо карандаш в руки и давай чиркать.
Маршал все это выслушал с большим недоумением.
– Ну как же, – сказал он, – ну как же? Ну зачем же вы этого вот Сима Симыча вывели? Ведь он нам, вы понимаете, совершенно не нужен.
Откровенно говоря, этот разговор стал мне казаться довольно дурацким, и я начал понемногу сердиться.
– Ну что это такое? – сказал я. – Что это за глупая постановка вопроса? Вам Сим Симыч не нужен. А мне лично он нужен, и я вам категорически запрещаю его вычеркивать.
– Да? – Берий Ильич вдруг переменил выражение и посмотрел на меня насмешливо. – Вы мне запретите? А вы примерно представляете разницу между вашим воинским званием и моим?
– А мне плевать на ваше звание, – сказал я, но тут же прикусил язык и испугался. Черт его знает, подумал я, может, так не надо. Эти маршалы, они такие обидчивые. – Берий Ильич, – сказал я почти нежно. – Поймите меня правильно. Если этот роман на самом деле написал я, то, значит, я его писал, фигурально говоря, кровью сердца, душу свою в него вкладывал, а вы прямо хотите взять его и изуродовать.
– Ну подождите, подождите, подождите, – заторопился маршал. – Да что это вы так разнервничались? Ведь вы же должны понимать, что это дело серьезное, общегосударственное и общекоммунистическое. Ведь если вы этого не сделаете, мы не сможем ваш роман переиздать и не сможем провести ваш юбилей.
– Ну и черт с ним, с вашим юбилеем! – сказал я в сердцах.
– Да не с моим, а с вашим.
– С вашим, с вашим, – повторил я настойчиво. – Он вам нужен, а не мне. А я без него обойдусь. В конце концов, столько людей помирают даже без всяких столетних юбилеев, ну и я обойдусь.
– Ну хорошо, вы такой эгоист, вы обойдетесь, но о других ведь тоже надо побеспокоиться хоть немножко. Вы же знаете, – продолжил он мягко и вкрадчиво, – наши комуняне так готовились к вашему юбилею, трудились в поте лица, перевыполняли производственные задания, жили этим, считали дни. Они ждали юбилея, как большого праздника. А вы из-за вашего, собственно говоря, каприза хотите им этот праздник испортить.
О господи! Теперь, кажется, я вспотел. Мне стало ужасно неловко и перед Взрослым, и перед всеми остальными комунянами. Я сказал:
– Я не понимаю, почему это вас так волнует. Я понимаю, что вашим комунянам хочется почитать чего- нибудь такого, кроме Гениалиссимусианы, но если уж вы согласились мой роман напечатать, то зачем же его корежить?
– Не корежить, а улучшить, – быстро перебил Взрослый. – Убрать из него все лишнее. Это же не только мое личное мнение. И комписы наши со мной согласны, да и сам Горизонт Тимофеевич, несмотря на свою исключительную занятость, вникал в это дело и настоятельно… Понимаете, настоятельно, – повторил маршал с явной угрозой, – просил вас обо всем хорошенько подумать.
Ух, черт! Вообще-то говоря, я человек отчаянный. Но когда мне угрожают такие люди, как этот маршал, я понимаю, что дело серьезное.
– Даже не знаю, как с вами быть, – сказал я растерянно. – Ну, хорошо. Дайте мне книгу еще на одну ночь, я еще раз посмотрю и…
– И поправите, – подсказал он.
– Да не поправлю, а подумаю, – сказал я. – Если что-то можно…
– Ну конечно, можно, – сказал маршал.
– Да вам-то, конечно, – сказал я со вздохом. – Вам-то никаких романов не жалко… Ну да ладно. Еще раз подумаю.
– Ну вот и ладно, – обрадовался маршал. – Вот и договорились. Прочтите еще раз, посмотрите, подумайте, приходите завтра, и все сделаем. Слушайте, у меня есть… – он подошел к двери, заглянул в замочную скважину, приложил ухо, вернулся, – у меня есть кое-что специально для вас.
Он долго возился с секретным замком, открыл сейф и извлек оттуда… Ну что бы вы думали? Ту самую бутылочку водки «Смирнофф», которая у меня пропала после приземления в Москорепе.
Я, разумеется, ничего ему не сказал. Мы разделили эту бутылочку. И что интересно, даже эту мизернейшую порцию водки я выпил совершенно без всякого удовольствия. Я даже удивился и подумал,
