У нас убивают по вторникам

— Опять насморк разыгрался. Останови у аптеки, — просит он Мишу.

— Что купить, я схожу? — предлагает Миша.

— Не надо, я сам.

Быстров покупает лекарство и видит через стеклянную стену, как Миша с кем-то конспиративно разговаривает по телефону.

Он идет в служебное помещение.

— Сюда нельзя! — говорит девушка в белом халате.

— Я знаю.

Быстров выходит с обратной стороны здания. Через под­воротню попадает на другую улицу, ловит машину, уезжает.

Миша вбегает в аптеку, озирается. Чрез служебное по­мещение, как и Быстров, попадает во двор. Выбегает через подворотню. Крутит головой направо и налево. Быстров ис­чез.

А тот уже подъезжает к вокзалу. Идет к кассам.

— Один билет на ближайший.

— Куда?

— Все равно. Я же говорю: на ближайший! Кассирша берет паспорт. Смотрит на паспорт, потом

куда-то в сторону. И опять на Быстрова. И опять на паспорт, в сторону, на Быстрова.

Быстров резким движением вырывает у нее паспорт.

Кассирша хватает телефон, звонит кому-то.

События разворачиваются все стремительнее. Быстров едет в трамвае. Все люди кажутся ему подозри­тельными. Один тип особенно — в черных очках.

Быстров выскакивает из трамвая. Тип в очках тоже. Быстров идет мимо дома, сворачивает. Тип — за ним. Тип сворачивает за угол — на него смотрит ствол.

— Руки за голову, лицом к стене! — командует Быстров. Держа типа в очках под прицелом, он обыскивает его.

Достает документы. Скромное пропускное удостоверение.

— Это что?

— Там написано.

— Хочешь сказать, ты преподаватель музыкальной шко­лы?

— Да.

— Хорошая крыша! — одобряет Быстров. — А на чем ты играешь с такими плечами?

— На фортепиано. Честное слово. С детства как-то по­любил.

Быстров выкидывает удостоверение в мусорный бак. И ви­дит в баке выброшенное тряпье. Хватает что-то вроде рваной простыни, связывает сзади руки подозрительного типа. Тол­кает его, тот падает на землю. Быстров связывает ему ноги.

Уходит.

Теперь надо поменять внешность. Быстров в парикмахерской.

— Постричь. Наголо.

Парикмахер смотрит на него в зеркало. Быстров смотрит на парикмахера. Вскакивает, стаскивает с себя покрывало, уходит. Рука парикмахера тянется к телефону.

Быстров в каком-то дворе, в закутке за мусорными ба­ками. Он сидит на земле, перед ним осколок зеркала. Быстров сдабривает волосы пеной и, морщась, удаляет волосы бритвой-станком. Время от времени поливает голову водой из бутылки.

Преобразившийся Быстров останавливает машину.

— Командир, надо из Москвы уехать.

— Это запросто! — спрашивает пожилой, но бесстраш­ный водитель. — И куда надо?

— Чем дальше, тем лучше.

— От денег зависит.

Быстров показывает деньги:

— Этого на сколько хватит?

— Километров на триста.

— Годится.

Водитель везет странного пассажира. Деликатно осведом­ляется:

— А вы никого не убили?

— Нет. Это меня собираются убить.

— Да? Слушайте, где-то я вас видел?

— Вряд ли.

А большие люди собрались, чтобы обсудить положение.

— Ну что? Оконфузились? — спрашивает Капотин.

— Кто же его знал, что он такой фортель выкинет? — оправдывается Пробышев. — Был тихий, послушный чело­век.

— Жена, дочь — знают, где он?

— Вели с ними работу, — отвечает Пробышев. — Не знают.

И вправду — вели работу. Светлана уныло бродит среди разгромленной мебели.

Настя, вся в крови, пошатываясь, бредет в ванную.

— Кто у него еще есть? — спрашивает Капотин.

— Брат. С ним тоже поработали.

И опять не соврал генерал. Быстров-младший сидит с книжкой и берет чашку с чаем, чтобы отхлебнуть. Мор­щится. Открывает рот, в котором нет половины зубов. Вы­нимает шатающийся зуб.

— Розыск организовали? — продолжает выспрашивать Капотин.

— Сразу же. Его уже зафиксировали в нескольких ме­стах, но не успели задержать.

— Что ж. Нет худа без добра, — неожиданно говорит Капотин. — Раньше его было не за что убивать, только по необходимости. А теперь есть за что. В прессе и на телеви­дении организуйте ряд материалов о Быстрове как о кор­рупционере, политическом авантюристе. Можно сказать, что он хотел организовать переворот.

— Фашистский, — вставляет кто-то.

— Ладно, пусть фашистский. Ну и еще что-нибудь до­бавьте. В быту маньяк, хапуга. Детей обижал. И если, то­варищ генерал Пробышев, через три дня он не будет най­ден, а окажется в каком-нибудь Лондоне, убить придется вас.

— Понимаю, — мокнет лбом Пробышев. — Обещаю — выловим!

А Быстров, заехавший черт знает в какую глушь, сидит в предбаннике со стариком Евгеньевичем, пьет квас, нежит­ся.

— Эх, Евгеньич, хорошо тут у вас. Тишина, покой. Ото­рвались мы от народа, от корней.

— Это точно, — кивает старик, привыкший со всем со­глашаться не от покорности, а от лени.

— Хоть бы кто-нибудь из наших заехал бы сюда, посмо­трел, как обычные люди живут. Без интернета, без супер­маркетов, на нищенские деньги!

— Это точно.

— С другой стороны — а зачем вам это? В интернете пор­нография, в супермаркетах — модифицированные продук­ты. А у вас все натуральное.

— Это точно. Ну, в дом, что ли?

— Ты иди, а я еще попарюсь. Можно я у тебя поживу пару месяцев? Не даром, естественно?

— Живи, мне-то что.

Быстров идет в парилку, а Евгеньевич в дом. Он включает телевизор, а там как раз репортаж:

— Сейчас полным ходом идет операция «Перехват». Из наших источников известно, что на этот раз исключены все возможности побега за границу и человек, виновный перед людьми и государством, понесет заслуженное наказание. Комментарий прокурора Рубака.

Рубак перед камерой:

— Нами объявлена беспощадная борьба со всеми про­явлениями коррупции, взяточничества, злоупотреблений и тому подобное. Никто, кого мы считаем виноватым, не уйдет от возмездия народного