Та же проблема возникла у Желтякова с Клюквиным. У них была припасена бутылка, которую они собирались употребить по случаю окончания рабочего дня. Самогон в ней был из запасов Клюквина, а вот бутылка – коньячная. А о том, что Мурзин отравился из коньячной бутылки, они, конечно, знали. И вот сидели в саду, у шалаша, томясь, глядели на бутылку и не знали, как поступить.
– Ты открой, понюхай, – сказал Желтяков. Клюквин открыл и понюхал.
– Нормально воняет. Как всегда.
Желтяков тоже понюхал и сглотнул слюну.
– Да... Мурзин-то, наверно, целую бутылку заглотил.
– Ясно, оставлять не стал.
– Только я слышал, фельдшер говорил: и немного хватит.
– А сколько – немного? Капля вон никотина будто бы лошадь убивает, а я сколько табака пересмолил, там никотина тонны!
– Но ты же не сразу эти тонны высмолил, – заметил Желтяков.
– Тоже верно.
Они помолчали, с тоской глядя на бутылку.
– Раз уж открыли, чего уж теперь, – сказал Желтяков. – Давай рискнем.
Клюквин согласился с этой логикой, но предложил:
– Только надо по очереди. А то загнемся оба сразу, и помочь некому.
Сорвали веточку, разломили надвое, Желтяков держал, Клюквин тянул. Досталась короткая: ему пить.
Клюквин налил треть стакана. Зажмурился. Выпил. Сидел, прислушиваясь.
– Ну? – торопил Желтяков.
– Погоди. Как-то непонятно. Надо еще немного. Чтобы уж ясно, действует или нет.
– Смелый ты, Рома!
– А то.
Клюквин налил еще треть. Выпил. Посидел.
– Ну? – всматривался в него Желтяков. – Что чувствуешь?
– Нехорошо мне как-то, – признался Клюквин.
– Тогда не надо больше, Рома! – испугался Желтяков.
– Ничего, Костя. Терпимо. Сейчас проверю окончательно.
Клюквин налил сразу полстакана и мужественно выпил. Несколько минут сидел, ничего не говоря.
Желтяков, видя, что товарищ хоть и молчит, но жив, не утерпел и взялся за бутылку.
– Нет! – открыл глаза Клюквин. – Не надо, Костя! Худо мне. Беги за Вадиком, сам не дойду.
И лег на траву.
– Сейчас! Потерпи! Я мигом, Рома!
Желтяков вскочил, помчался из сада. На ходу оглянулся – и застыл. Клюквин, поднявшийся как ни в чем не бывало, щедрой рукой лил в стакан оставшийся самогон, и даже издали было видно, что он ехидно улыбается. Желтяков вскрикнул и припустил обратно. Чем это закончилось, объяснять не надо, но драку двух мужчин из-за паскудного пойла изображать неинтересно.
Драку двух мужчин из-за паскудного пойла изображать неинтересно, посмотрим лучше, как Кравцов, Шаров и Вадик ведут расследование. Они пришли к дому Стасовых, где Володька лежал под трактором, что-то ремонтируя. Нина расположилась в саду, читала книгу. Вадик хотел подойти и извиниться, но застеснялся.
Володька с ходу начал от всего отнекиваться:
– Между прочим, я свои права знаю! Имею право молчать вообще!
– Ты понимаешь, что человек чуть не умер? – закричал Шаров. – А может, сейчас уже умирает! У кого бутылку взял, которую я отнял у тебя, ты можешь сказать?
– Не помню!
И тут Кравцов взял Володьку за ногу. Взял деликатно, не грубо и потянул на себя. Казалось, Володька сам вылезает, меж тем ясно было, что именно Кравцов тянет его, не очень даже при этом напрягаясь. Володька с удивлением посмотрел на свою ногу сорок четверто– го размера, на довольно тщедушного милиционера и собирался возразить, но Кравцов заговорил жестко и строго:
– Слушайте, юноша! Есть такое понятие: пособничество. Или: непредотвращение ситуации, результатом которой явилась гибель человека. Уголовная статья.
– Не помню я! – вскочил Володька. – А вы, Андрей Ильич, кстати, бутылку у меня взяли без протокола и без акта! Это произвол вообще-то называется!
– Я тебе жизнь спас, дурак! – ответил Шаров. – А на изъятие отравляющих веществ и прочих опасных предметов никакого протокола не надо! Это тебе и милиция подтвердит!
– Пусть подтверждает, а я не помню! – отрезал Володька.
Так и ушли от него ни с чем.
– Вот чего я боялся, – сказал на улице Шаров. – Никто ничего не скажет. Чтобы не подумали, что они на людей клепают.
– Значит, надо такой подход найти, чтобы не подумали, – рассудил Кравцов.
– Ищите подход без меня. При мне они точно ничего не скажут!
И Шаров удалился в администрацию.
– С кого начнем? – спросил Вадик.
– С того, у кого телевизоры есть. Желательно большие. И желательно, чтобы владелец был человеком одиноким, кому помочь некому.
Вадик не понял хода мыслей Кравцова, но вникать с похмелья не хотелось.
– Вот! – показал он на дом Нюры Сущевой. – Нюра Сущева у нас и с телевизором, и одинокая. Правда, не вполне.
Нюра Сущева была и с телевизором, и одинокая, правда, не вполне. Муж Анатолий постоянно пребывал где-то на заработках. Был когда-то просто механизатором, молчаливым и работящим парнем, за него многие девушки хотели бы замуж, но Анатолию нравилась только красоточка Нюра. А Нюра искала другую судьбу. Уехала в Полынск, работала официанткой в ресторане, имела большой успех, но потом случилась какая-то темная история с дракой двух претендентов, кончившейся гибелью одного из них, Нюра вернулась в Анисовку, поскучала и уехала в Сарайск. Работала на кондитерской фабрике, сошлась с женатым заместителем директора, забеременела и – неудачный аборт, заражение, операция, после которой врачи сказали: детей никогда не будет. Нюра сначала даже и не горевала: есть огромное количество мужчин, для которых небеременеющая женщина – сущий клад. Никакой осторожности с ней не надо. И тут Нюра влюбилась в одного красивого и знаменитого на весь Сарайск человека, то ли бандита, то ли депутата (впрочем, одно другому не мешает). Тот ответил ей взаимностью, но когда узнал, что у Нюры не может быть детей, огорчился и бросил ее. Почему-то и бандиты, и депутаты очень озабочены разведением потомства. Чуют, видимо, что срок их благополучия, а иногда и самой жизни недолог, так хоть дети останутся! Нюра пустилась во все тяжкие и легкие после такой неприятности, имела трения с милицией и вскоре решила вернуться в Анисовку. Сумела, однако, отделиться от родителей, купить домик. И опять Анатолий пришел к ней. Ему было уже за тридцать, но и Нюре к тридцати подъехало. И она согласилась жить с ним, но поставила условие: чтобы муж обувал, одевал, как она того достойна, чтобы в доме все было, что у людей есть – и не в деревне, а в городе. Анатолий согласился, но в Анисовке на такое обеспечение жены денег заработать было нельзя, вот он и стал мотаться на приработки. Месяца три- четыре где-то вкалывает без просыпу, потом приезжает, задаривает красавицу-жену и дня через три уезжает, боясь ей наскучить. А Нюра, между прочим, все теплей к нему относится, но боится в этом признаться. Встретила она Кравцова и Вадика неприветливым криком:
– Ничего не знаю! Анатолий приедет – у него спрашивайте! Он муж семьи, он в курсе!
– Ты пойми, смертельная опасность! – объяснял Вадик. – Вопрос-то простой: давала ты Володьке Стасову самогон или нет?
– А с чего я ему буду давать? – улыбнулась Нюра. – Никому я ничего не давала! – И вдруг спросила Кравцова с неожиданной задушевностью:
– Ну, как вам у нас? Нравится?
