написанные столбиком, от руки и не очень ровно, несмотря на линейки. Тексты эти автор называл нескромно стихами, хотя достоинства их, правду сказать, не переоценивал. Надеясь в будущем достичь более высоких вершин.
Стихотворений у В. В. было всегда пятнадцать. Если писалось новое, то худшее из старых выкидывалось, и опять оставалось пятнадцать. Количество не росло, а повышение качества было под вопросом.
Когда, пересмотрев свои каракули и вовсе ими не обольщаясь, он собрался покорять Москву, ему было сделано много предостережений. Мама говорила: «Вова, куда ты?» Папа говорил: «Вова, подумай». Тетю Галю намерения неродного племянника просто-напросто насмешили. «Вы слышали, – говорила она, – наш Вова решил стать писателем. Ха-ха-ха».
Керченский друг Марк Смородин, моряк, радист, заочник Литинститута, испытавший на собственном опыте, насколько тернист путь пишущего человека, советовал вообще держаться от литературы подальше.
– Кирюха! – испытывал он на нашем герое свои агитаторские способности, прижмуривая глаза и сверкая железным зубом. – Куда ты лезешь? На что рассчитываешь? Разве ты не видишь, сколько людей пытаются пробиться в литературу? Разве ты не понимаешь, что только единицы достигают успеха?
– Ну что ж, – грустно отвечал наш стихотворец, – придется мне оказаться среди единиц.
– Ты правда на это рассчитываешь?
– Правда. Через пять лет я буду известным поэтом.
– Ну, Кирюха, ты и даешь! – восхитился Смородин и предложил пари на ящик шампанского, что этого не будет.
Прежде чем выставить встречный ящик, наш стихотворец предложил обсудить, что значит известность и какую степень ее следует принять за достаточную. Договорились, что через пять лет заключившие пари являются в три учебных института в Москве или в провинции по выбору Смородина и спрашивают студентов, знают ли они сочинения или имя такого-то автора. Если в каждом из трех институтов найдется хотя бы по одному студенту, который знает, то автор считается достаточно известным.
Ударили по рукам.
Надежды нашего героя покоились не совсем на пустом месте. Ему удалось уже вкусить чуть-чуть славы хотя бы в местном масштабе. Его стихотворение «Матери», напечатанное в «Керченском рабочем», стало маленькой сенсацией в кругах местной читающей публики. Но это был успех одноразовый. Вторая публикация прошла без малейшего отклика. Стишок в газете «Крымский комсомолец» тоже никем замечен не был, кроме керченской девушки Светы, у которой первой будущий поэт добился признания. Все газеты и журналы за пределами Крымской области произведения нашего автора отвергали, и только что был получен очередной от ворот поворот. На этот раз от ворот Литературного института имени Горького. Туда были посланы документы и стихи в количестве (неизменном) пятнадцати штук.
По истечении всех допустимых сроков была отправлена телеграмма с вопросом, почему нет сообщения о результатах. Оплаченный ответ поступил скоро:
ВЫ НЕ ПРОШЛИ ТВОРЧЕСКИЙ КОНКУРС ТЧК
ПРИЕМЕ ОТКАЗАНО ТЧК
ДОКУМЕНТЫ ВЫСЫЛАЕМ ТЧК
РЕТАРЬ ФОКИНА ТЧК
Стихотворец огорчился, но сдаваться не поспешил. Поспешил на почту и отбил встречный текст:
НЕ ОЧЕНЬ ОБРАДОВАН ВАШИМ ОТВЕТОМ ТЧК
НЕ ПАДАЮ ДУХОМ ЗПТ Я БУДУ ПОЭТОМ ТЧК
После чего, во исполнение телеграфной угрозы, сам снарядился в Москву.
Конечно, это была авантюра. Приехать в Москву и просто там зацепиться – уже почти невыполнимое предприятие. Без справки с места работы не прописывают. Без прописки на работу не принимают. Устроиться можно только по большому блату или за огромную взятку. А у нашего приезжего ни блата, ни денег (шестьсот рублей не в счет). Ничего, кроме безумной надежды: располагая дюжиной слабейших стишков, имея лишь смутное представление о сути желаемой профессии, не представляя масштабов существующей конкуренции, пробиться, выделиться среди тысяч и стать кем?
Поэтом!
Это было безумие сродни попытке пересечь на бревне океан, не имея понятия о его ширине, глубине, ветрах, течениях и акулах.
Только полное невежество толкнуло нашего героя отчалить от берега, невежество же помогло ему не утонуть.
Стихи не наши
Оказалось, что от Мавзолея до площади Пушкина рукой подать. Через двадцать минут неспешной прогулки приезжий стоял уже перед поэтом, который, заложив руку за борт сюртука, смотрел на него, как бы говоря: «И куда же ты, братец, лезешь, не имея московской прописки и хотя бы завалящего лицейского образования?»
Время для института все еще было чересчур раннее. Приезжий решил подкрепиться и у стоявшей неподалеку старухи в белом халате с жирным животом купил на два рубля пятьдесят копеек по одному из всех продаваемых ею четырех сортов жареных пирожков: за рубль – с мясом и по полтиннику – с рисом, с капустой и с повидлом.
Тут же сел на лавочку и, не стесняясь присутствием великого коллеги, заглянул внутрь тетради с целью очередной ревизии сочиненного.
Новое прочтение вырвало вздох из стесненной груди.
Что есть в наличии? «Новогоднее», «Матери», «Отцу», «Тете Ане», «Дяде Косте», «Брату Севе», «Брату
