бар вошла еще одна пара, оставляя лужи на полу.
По крайней мере, мне показалось, что это пара, — до тех пор, пока они не скинули плащи. Две девушки — вернее, две молодые женщины, — и одну из них я узнал тотчас же, как только она сняла шляпу и встряхнула головой с длинными белокурыми волосами.
— Привет, Изабелла, — сказал я.
— Господи, — пробормотала она. — Вот уже лет сто, как никто не называл меня Изабеллой. — Потом пригляделась. — Черт побери! Это же Том Каури!
— Том Форсит, — поправил ее я.
— Ну да, да, знаю, — смеялась она. — Это я нарочно тебя так назвала. Всегда любила поддеть.
Что правда, то правда. Она всегда поддразнивала меня, порой довольно безжалостно, и это несмотря на то, что в возрасте десяти лет я был безумно влюблен в нее и даже попросил выйти за меня замуж. Она немного поправилась с тех пор, но это ей даже шло. Все у нее было на месте.
— Как же теперь тебя зовут? — спросил я.
— Белла, — ответила она. — Или Иззи. Только мама по-прежнему называет меня Изабеллой, в основном когда сердится.
— И часто ты ее расстраиваешь? — небрежно спросил я.
Она заглянула мне прямо в глаза, улыбнулась:
— Стараюсь как можно чаще.
«Вот это да», — подумал я.
Мы с Изабеллой почти полностью игнорировали празднование дня рождения Джинни, возобновив старую свою дружбу. А мне показалось, что и прежнее чувство к ней вернулось.
— Ты замужем? — почти сразу осведомился я.
— Тебе-то что за дело? — ответила она.
— Ну, просто хотелось бы знать, на чем стою, — то был довольно неуклюжий ответ.
— А самому-то тебе как кажется, на чем ты стоишь? — с долей ехидства спросила она.
Я стоял на своей единственной ноге. Что, интересно, она на это скажет?
— Ладно тебе, давай рассказывай, — попросил я.
Но за весь вечер она так и не ответила на этот вопрос, и это несмотря на то, что я намеками, косвенно, спрашивал ее об этом раза три-четыре. И в конце пришлось воспринять ее молчание как положительный ответ, оставалось только гадать, кто же этот счастливчик.
Часов в десять народ начал расходиться, и я спросил разрешения проводить ее до дома.
— С чего ты взял, что я сюда пешком пришла? — спросила она.
— Слишком уж промокла. Не похоже, что бежала от машины до двери.
— Тоже мне, умник нашелся! — рассмеялась она. — Ладно, так и быть. Но только проводить, и только до дома. Никаких бонусов.
— Ни разу прежде не слышал, что это называют бонусом, — рассмеялся я. — Неудивительно, что все банкиры так цепляются за эти самые бонусы.
Она тоже засмеялась, и мы вместе вышли из бара, но руки она засунула глубоко в карманы плаща, так что у меня не было ни малейшего шанса словно ненароком взять ее за руку.
Какая-то часть меня отчаянно истосковалась по женщине, хотя бы просто по сексу.
Секс был очень давно. Прошло с полгода, а то и больше с того момента, как я уговорил одну девушку лечь со мной в постель. Рассказывал ей о своих героических сражениях с таинственным врагом, разные истории о том, что мужчина должен оставаться мужчиной, плел что-то на тему того, что тестостерон исходит из каждой поры моего тела, что я могу удовлетворить за ночь десять девственниц, если не больше. В этих играх я был хорош, но с тех пор многое изменилось, возможности мои в этом плане были ограничены, если вообще от них что-то осталось.
Шесть месяцев — это долгое время, и подобие удовлетворения доводилось испытывать, только когда медсестра задевала губкой мои гениталии и смущенно заливалась при этом краской.
Мне чертовски хотелось «получить бонус» с Изабеллой, пусть даже сейчас и прямо здесь, на улице, под проливным дождем. Но шансов не было практически никаких, даже когда она вдруг резко остановилась.
— Что за звук? — спросила она.
— Какой еще звук? — Я остановился рядом с ней и поежился от дурного предчувствия.
— Ну, какое-то бряканье или звяканье. — Она прислушалась. — Странно. Теперь прекратилось.
Она двинулась дальше, я — следом.
— Ну вот, опять! — воскликнула она. — Он идет от тебя во время ходьбы.
— Да ничего подобного, — тихо ответил я. — Я ведь в сапогах.
Она явно смутилась. На мне действительно были высокие резиновые сапоги. И они никак не могли производить шума, уж тем более — звяканья.
— Нет, погоди-ка, — сказала она. — Это какой-то металлический звук. А на тебе резиновые сапоги. Тогда как же это получается?
— Да брось ты, проехали, — резко произнес я, вконец смущенный и рассерженный. Причем я больше сердился на себя, чем на нее, за то, что не решился сказать правду.
Но она не унималась.
— Да ладно тебе! — Теперь она снова смеялась. — Ну, говори, что там у тебя? Какая-то игрушка, да? С целью заманить девушку в свои сети? — Она танцующим шагом отошла в сторонку и, смеясь, стала смотреть вниз, выискивая источник странного звука.
Выбора не было.
— У меня протез, — тихо произнес я.
— Что? — Она, похоже, не расслышала и продолжала приплясывать, играя глазами и смеясь.
— Искусственная нога, — сказал я уже громче.
Она резко остановилась.
— У меня только одна нога.
Она стояла неподвижно, глядя прямо мне в глаза.
— О, Том!.. Прости, пожалуйста. — На секунду показалось, что она плачет, но, должно быть, по щекам ее катились капли воды. — О господи! Прости, не сердись.
— Да все в порядке, — грубо буркнул я в ответ.
На самом деле все было далеко не в порядке.
Изабелла стояла и все больше намокала под дождем, хотя казалось, больше промокнуть уже невозможно, пока я рассказывал ей все, что помнил, о том, когда мне оторвало ногу при взрыве, ну и всю последующую историю мытарств по госпиталям.
Она слушала все это с ужасом, затем — сочувственно.
Ей хотелось как-то утешить меня. Но я это презирал. Не хотел, чтоб меня жалели.
И тут вдруг я понял, почему именно вернулся в Лэмбурн, к себе домой. Видимо, подсознательно понимал, что мать не станет сюсюкать надо мной, утешать и обнимать, знала, как я ненавижу все это. Она никогда не стала бы подбадривать меня, проявлять жалость. И никогда бы не стала выражать сочувствие по поводу этого несчастья. Я предпочитал подход Каури: «Живи сам, как хочешь, и дай жить другим».
С горем, если горем можно считать потерю ноги, а как следствие — и карьеры, легче справляться в одиночку.
— Пожалуйста, только не надо меня жалеть, — сказал я.
Изабелла умолкла на полуслове.
— Я и не жалела, — пробормотала она.
— Ну, мне так показалось.
— А ты, получается, трус, — сказала она. — Я всего лишь хотела помочь.
— Не надо мне никакой помощи! — грубо огрызнулся я. — Прекрасно обойдусь и без нее.
— Ладно. — Была заметно, что она обиделась. — Раз уж ты так настроен, лучше нам распрощаться. Доброй ночи.
И с этими словами она развернулась и зашагала прочь, оставив меня одного под дождем,
