бросились вниз, каждый был уверен в том, что именно их лошадь победила. Джексон тоже отправился следом, оставив меня в ложе с Изабеллой и Джулией.
— Как думаете, мы выиграли? — без особого энтузиазма в голосе спросила Джулия.
Я уже собрался было ответить, что понятия не имею, когда комментатор объявил на весь ипподром:
— Вот результаты фотофиниша. Первое место — номер десять, второе — номер шесть, третье — номер одиннадцать.
Номер десять. Это означало, что победителем стал Сайентифик. Он опередил Ньюарка, на какие-то несколько дюймов дальше выставив голову. Соверен Оунер пришел третьим, отстав на длину носа.
«Вот черт», — подумал я.
— Что ж, ладно, — заметила Джулия, пожав плечами. — Стало быть, в следующий раз. Но сегодня Ивен будет подобен тигру в клетке, он ненавидит проигрывать. — И она снова улыбнулась мне, вопросительно и призывно изогнув тонкие бровки.
Не Ивен, а его жена — вот кто настоящий тигр в клетке, подумал я. И ни малейшего желания выпустить ее на волю у меня не возникло.
В углу ложи стоял телевизор, и я смотрел, как мама приветствует победителя, на лице ее сияла торжествующая улыбка. В эйфории победы, при мысли о том, что мы переиграли самого Ивена Йорка, она напрочь позабыла о том, что не послушалась человека, в чьих руках был ключ от ее темницы.
В любом случае уже слишком поздно, подумал я, так что пусть порадуется от души. Возможно, организаторы позже обнаружат, что Сайентифик толкался или каким-то образом помешал другой лошади.
Но ничего подобного обнаружено не было. И никаких возражений или сомнений не последовало, кроме моих, невысказанных. Но кто я такой, чтоб принимать меня в расчет?
Сайентифик выиграл вопреки всему.
Только время покажет, что думает по этому поводу шантажист.
Глава 10
— Что, черт возьми, тут происходит? — Стоя посреди кухни, Ян Норланд кричал на мать и меня. Потом швырнул уздечку с порванными поводьями на некрашеный стол из сосновой доски.
— Ян, пожалуйста, не надо на меня кричать, — сказала мама. — Да и потом, в чем, собственно, проблема? Сайентифик выиграл, разве нет?
— Скорее по чистой случайности, чем по справедливости, — ворчливо заметил Ян. — Ему повезло, что поводья порвались до старта, а не после, когда начались скачки.
«Или не повезло», — подумал я.
— Но зачем? — не унимался Ян. — Скажите мне, зачем?
— Что зачем? — спросил я.
— Зачем вы сделали так, чтоб поводья порвались?
— Ты что же, смеешь обвинять меня в том, что это я умышленно испортила поводья? — гневно спросила его мать.
— Да, — ответил он. — Обвиняю. Других объяснений просто нет. Уздечка была новенькая. Несколько дней назад я сам надевал на нее австралийский нахрапник.
— Может, какой-то производственный брак, — предположил я.
Он окинул меня презрительным взглядом.
— Вы что, за идиота меня тут держите?
Я воспринял этот вопрос как чисто риторический, а потому промолчал.
— Если я не получу вразумительных ответов, — сказал он, — то сегодня же вечером уезжаю отсюда навсегда. А поводья прихвачу с собой и в понедельник утром покажу их организаторам скачек. — Он взял поводья со стола.
Может, подумал я, сказать ему, что поводья не являются его собственностью, а потому он не имеет права забирать их?..
— Но зачем? — спросила мать. — Ведь ничего не случилось. Сайентифик выиграл скачки.
— А вы хотели, чтоб он их проиграл, — сказал Ян, и голос его снова поднялся почти до крика.
— Но с чего, скажи на милость, ты взял, что именно мы испортили эти поводья? — с невинным видом спросил я.
Он снова окинул меня взглядом, преисполненным презрения.
— Да потому, что всю неделю вы только и делали, что ошивались возле кладовой, задавали вопросы и все такое. Что еще я должен был думать?
— Ну, знаешь, это просто смешно! — фыркнула мать.
— А как насчет других? — спросил он.
— О чем это ты? — Мать произнесла эти слова с самым беззаботным видом.
— О других лошадях. Фармацевт на прошлой неделе, Орегон за неделю до него. Вы и им тоже помешали выиграть?
— Ну, разумеется, нет! — с деланным негодованием ответила она.
— Почему я должен вам верить?
— Потому, Ян, — командирским тоном ответил я, — что ты
— Но… — начал было Ян.
— Никаких «но», — резко оборвал его я. — Если хочешь, можешь убираться отсюда прямо сейчас, но я не позволю забирать собственность матери, и ничего ты не возьмешь, даже поводьев!
Я протянул руку ладонью вверх, сложил и распрямил пальцы. Он нехотя передал поводья мне.
— Вот так-то лучше, — сказал я. — А теперь давай попробуем понять друг друга. Лошади моей матери всегда лезли из шкуры, чтоб выиграть, и на конюшнях всегда создавались для этого все условия. И моя мать никогда бы не потерпела здесь сотрудников, которые думают иначе. От них она вправе требовать полной лояльности, и если ты не можешь гарантировать такой лояльности, тогда тебе действительно лучше уйти, прямо сегодня. Я ясно выражаюсь?
Ян смотрел на меня с некоторым недоумением.
— Ну, наверное, — выдавил он. — Но только вы должны обещать мне, что лошади всегда будут нацелены на победу и чтоб таких вот историй больше не было. — Он выразительно покосился на поводья.
— Обещаю, — сказал я. Одно я знал точно: больше никогда не затею эту возню с порчей поводьев. И лошади будут стараться выиграть, даже если их вдруг одолеет неведомая болезнь. — Так я правильно понял, ты остаешься?
— Наверное, — нерешительно протянул он. — Завтра, прямо с утра, решу.
— Ладно, — ответил я. — Тогда увидимся утром.
Взмахом руки я отпустил его, Ян нехотя развернулся и направился к двери. Потом вдруг остановился и сказал:
— Давайте заберу поводья, попробую починить. — И протянул руку.
— Нет, — ответил я и еще крепче сжал в кулаке поводья. — Они останутся здесь.
Он смотрел на меня с кислой миной, затем, наверное, понял, что с такой уликой я не расстанусь никогда. А что тогда он сможет предъявить организаторам без этих поводьев? Хотя, даже на мой взгляд, стежки, которые я подрезал скальпелем и которые порвались прямо перед стартом, выглядели абсолютно идентичными тем, что я оставил нетронутыми.
Должно быть, от внимания Яна не укрылась решимость, с которой я сжимал в руке эти поводья. О
