На полукруглой площади, уставленной киосками (все они были закрыты), мы расстались. Сорочкин отпер дверцу своего «Москвича».
– Сидите у себя в номере, Дима, – сказал он, – и не высовывайтесь. Я еще заскочу к вам. – Он всмотрелся в гостиницу «Приморская». – Что там за люди у входа? Похоже на ОМОН. Ну ладно, пока. – И уехал.
Я пересек площадь и подошел к порталу гостиницы, украшенному тяжелыми фигурами тружеников серпа и молота.
– Вы куда? – остановил меня плечистый малый.
Их тут было человек семь или восемь.
– К себе в номер, – сказал я. – Я живу в гостинице.
– Документы, – потребовал малый.
Тут подъехала «Волга» с милицейской мигалкой, из нее вышел полковник Недбайлов (я его сразу узнал по несимметричной физиономии), а с заднего сиденья – упитанный молодой лысеющий блондин в хорошем темно-зеленом костюме с пестрым галстуком. За ним вылезли охранники.
– А-а, корреспондент. – Недбайлов взглянул на меня из-под низко надвинутого козырька. – Пропусти его, сержант.
Я поблагодарил полковника и пошел было к стойке портье за ключом, но тут меня окликнул молодой блондин.
– Вы из «Большой газеты»? Это очень кстати. Пойдемте с нами. Моя фамилия Сундушников. Вам это ничего не говорит?
– Видел, – вспомнил я, – видел плакат «Свободу Сундушникову».
– Ну, вот я и на свободе. – Блондин показал в улыбке непорочно розовые десны. – Хулио Иванович, – обратился он к Недбайлову, – я думаю, он нам пригодится. Со своим выходом на Москву. А?
– Может, и пригодится, шиш, – отозвался полковник. – Пошли, корреспондент.
Моим первым побуждением было отказаться. Какого черта? Но тут пришло в голову, что меня приглашают вроде бы в штаб заговорщиков. Какой уважающий себя журналист откажется от такой возможности?
И я зашагал за ними. Мы поднялись на второй этаж, прошли в глубь коридора и вступили в покои, пошловатая роскошь которых носила название «люкс». Особенно замечательны были фрески, изображающие полуголых вакханок, несущихся в безумной пляске вокруг пузатого самодовольного Вакха, или, если угодно, Диониса.
В самой большой из трех комнат этих апартаментов сидели за накрытым овальным столом люди, не менее дюжины, и среди них – маленький человечек с колючими черными точками вместо глаз, в коем я узнал Анциферова, и коренастый контр-адмирал Комаровский. Огромную фуражку он снял, и теперь гладко выбритая голова поблескивала в свете люстры.
– Это еще кто? – вперил в меня Анциферов свои точки. – Кого привели? Зачем? Нам не нужны лишние.
– Успокойся, Степан Степаныч, – благодушно сказал Сундушников нервному человечку. – Это московский журналист, он нам понадобится.
Сундушников сел рядом с Комаровским, налил в две рюмки коньяку, одну протянул мне.
– Как тебя зовут? – спросил он. – Дмитрий Сергеич? На, выпей. Надеюсь, ты не из этих гадов демократов.
– А где наш Ибаньес? – спросил я, сев за стол и оглядевшись.
– Наш Ибаньес – не наш, – ответствовал Сундушников. – Он под домашним арестом. Так вот для чего ты нам нужен, Дмитрий…
Мне не нравится амикошонство, вообще этот Сундушников со своим пестрым галстуком не нравился. Но, как я уразумел, именно он, укравший бюст Инессы Арманд и посаженный за это в тюрьму, был здесь главным закоперщиком.
– Мы начинаем новую главу в истории России, – вмешался Анциферов торжественным тенорком. – Как и сто лет назад, возмущенный народ берет власть…
– Постой, Степан Степаныч, – прервал его Сундушников. – Мы не на митинге. Дмитрий, сегодня ночью в Приморске произойдет революционная смена власти…
– Прогнившей власти! – выкрикнул Анциферов. – Народ, уставший от реформ, требует полного восстановления советской власти, единственной, которая справедливо…
– Да погоди ты, секретарь, – поморщился Сундушников. – Экой ты…
– Вот насчет народа, – встрял я, – имею вопрос. Рабочие мукомольного комбината – это ведь народ, верно? Я слышал, они не хотят реставрации советской…
– С мукомолами будем бороться! – раздался отрывистый бас Комаровского.
– Мы не позволим. Они ответят. За каждый выстрел в сторону революции.
– Мукомолы попали под влияние еврейской и армянской буржуазии, – визгливо пояснил Анциферов.
– А ну, замолчите! – повысил голос Сундушников. – Чего разорались? Ты, Дмитрий, человек со стороны, в наших делах не сечешь и не надо. Давай рюмку. – Он плеснул мне еще коньяку. – Дело вот в чем. Наше выступление поддержат в области, это схвачено. Но мы, конечно, думаем за всю страну. Мы тут составили обращение к народу России и поручаем тебе передать его по факсу в Москву. В твою «Большую газету». Где обращение?
– Сейчас, – засуетился Анциферов, водружая на нос очки. – Сейчас, Геннадьич, одну минутку. Тут
