денежки…
– Игнат Наумыч, а вот опять повысили плату за воду и электричество…
– Электричество! – бурно подхватил Головань. – Закроем наглухо кран на нефтяной трубе – и шо будет делать Украина без света и тепла? Плясать гопак с голой задницей при свечках? Точно вам говорю, придут к нам: пустите, братья-славяне, обратно! Молдавия пусть забудет о Румынии – введем войска, не позволим!
– Игнат Наумыч, – кричал главный строитель Шуршалов, размахивая беретом. – Эх, пропустите, земляки! Я насчет крейсера хочу, Игнат Наумыч!
– надрывался он.
– А-а, крейсер! – услышал Головань его отчаянный вопль. – Крейсер «Дмитрий Пожарский» должен быть достроен, это я вам говорю! Нельзя его продавать Чили! Мы направим авианосец к берегам Чили, но не на продажу, нет, господа латиноамериканцы! Свою морскую мощь им показать – и Чили, и Перу! – Тут Головань неожиданно пустил слезу и проговорил жалостливым тоном: – Вы, наверно, знаете, шо мой младший брат Вениамин, кровиночка, пропал в перуанской сельве…
– Игнат Наумыч, так как насчет хурмы…
– Пропал, исчез! – плача, выкрикнул Головань. – Я послал его установить связь с «Тупаку амару», была с ними договоренность о межпартийных обменах
– а он пропал! Полгода уже ни слуху, ни духу!
Один из охраны подал Голованю огромный клетчатый носовой платок, и он звучно высморкался.
– На достройку «Пожарского», – кричал Шуршалов, – нужно всего четыреста миллионов!
– Да, деньги! – Головань схватил главного строителя под руку. – Жен заложим, а деньги достанем, брат мой, страдающий брат! Может, там уже съели тебя дикари…
– Не позволим! – выкрикнул прилично одетый щекастый человек в зеленой шляпе. – Не позволим съесть твоего брата, Наумыч!
Я заметил, что этот, в зеленой шляпе, украдкой вытер свои туфли о брюки стоявшего рядом пожилого ротозея. Туфли сияли, сверкали. Вот, подумал я, простейший способ содержать свою обувь в порядке. Пожилой ротозей медленно хлопал глазами, он держал в руках плакат: «Свободу Сундушникову!»
– Кто это – Сундушников? – спросил я у Сорочкина.
– Делец, – ответил он. – Из этих, из новокомсомольских деятелей, молодой да ранний. Спекулировал драгметаллами, разбогател, но попался на хищении бронзового бюста Инессы Арманд. Теперь он в тюрьме, но сидит в комфорте. Его бывшие дружки, нынешние деятели компартии, за него хлопочут. Подводят под амнистию.
– Амнистия не потребуется. Его освободят, как только бабахнет «Пожарский».
Сорочкин пристально на меня посмотрел.
– Послушайте, Дми… то есть Лопе де Вега. Крейсер не должен бабахнуть. Мы вас вызвали из Москвы для того, чтобы…
– Ясно, ясно, Валентин. Конечно, я постараюсь помочь вам. – Я взглянул на часы. – Без пяти три. Я бегу к вашему Ибаньесу. Где мы с вами встретимся?
– Как только освободитесь, давайте сразу в редакцию. Она вон за тем углом, метров сто пятьдесят. Газета «Приморское слово».
Когда я, миновав последний – секретарский – кордон, зашел в кабинет мэра, то бишь, как их теперь опять называют, председателя горсовета, меня поразил огромный портрет Маркса и Ленина – оба стояли в полный рост за креслом Сидоренко, причем у Маркса был вид слегка брезгливый, а Ленин, в кепке, улыбался с хитростью – оттого, наверное, что дело было сделано.
Родриго Ибаньес Михайлович Сидоренко встал мне навстречу – маленький, толстенький, в светло- коричневом костюме-тройке. Волосы у него были как будто крашеные.
– А, корреспондент, – сказал он немного в нос и протянул мягкую руку. – Вот, знакомьтесь, – кивнул он на сидящего у приставного столика крупного мужчину в милицейской форме, с асимметричным лицом. – Наш начальник УВД.
– Полковник Недбайлов, – привстал тот и пожал мне руку.
– Вот, Хулио Иванович, – сказал мэр (будем так уж его называть), пригласив и меня сесть за приставной столик, – приехал корреспондент из Москвы разбираться с крейсером.
– А чего разбираться? – Полковник завозил пол столом огромными ботинками. – Продавать надо крейсер, пока он весь к свиньям не сгнил.
– Вот, – кивнул мэр. – Таково наше мнение. Оно родилось не вчера, и пришли мы к нему не просто. Вас как зовут? Дмитрий Сергеич? Вы запишите, Дмитрий Сергеич, – сказал он, увидев у меня в руках раскрытый блокнот, – что продажа авианосца есть наилучшее решение данной проблемы. Денег на достройку судна нет и не будет.
– Это спорный вопрос, Родриго Иба… Михайлович, – сказал я. – Требуется четыреста миллионов, это не такая уж безумная сумма.
– Я так и думал: вы уже встретились с Шуршаловым! Не слушайте его. – Мэр постучал указательным перстом по неожиданно звонкому лбу. – У него тут заклинило. Четыреста миллионов! Это он так считает. Наши финансисты подсчитали, что нужно не менее трех миллиардов. Шуршалов тут, простите, всем плешь проел. Превратился, можно сказать, в городскую достопримечательность. Вроде Ханы Пугач.
– Хана Пугач? Кто это?
– Есть тут одна дама, – усмехнулся мэр. – Перед ней как раз захлопнули выезд евреев в Израиль. Вот она ходит и всем рассказывает… Да не надо это писать, – строго добавил он, между тем как я строчил в блокноте. – Это, знаете, внутренние наши проблемы.
