До самого горизонта на море пенились белоснежные волны. Солнце стояло прямо над головой. И если бы не металлические трубы побережья, можно было бы действительно предположить, что этот остров — естественная часть какого-то южного архипелага. Среди изумрудной, салатной, желтоватой, голубоватой, красноватой — одним словом, разнообразной зелени белел построенный на пологом склоне дом с более чем десятью террасами, бесконечным количеством лесенок, маленьких колонн и аркад.
Только теперь Марек осознал, что до сих пор он передвигался, в основном, с помощью лифтов или транспортного конвейера. У подножья склона находились два наполненных водой бассейна. В них можно было попасть, съехав со специальных горок, начинавшихся на самом верху, прямо от оконных проемов. А фонтаны были устроены так замысловато, что при смене освещения их радужные каскады превращались в ширмы, зонты и коридоры. Кое-где, казалось бы случайно, вырастали разнообразные цветы и фруктовые деревья. На одной из таких грядок два робота заканчивали как раз сбор черешни, на другой — автомат сажал кусты дикой розы.
С шумом и гамом вся компания взбиралась наверх. Поскольку бабушка немного устала, она опередила гостей и поехала смешным оранжевым вагончиком-жучком, который карабкался ввысь по зубчатой рейке.
— Мы не единственные гости на этом острове? — спросил Марек.
— Конечно, нет. Мы с бабушкой держим здесь пансион для артистов. Ведь жизнь в открытом море была бы невыносима, если бы нас не навещали разные гости. Сейчас, например, здесь живут: известный художник, наш старый друг Август Тоникер, поэт Фунг, четверо знаменитых циркачей — группа «Сальто» и актриса Глория Лэмб.
— Глория Лэмб? — тихонько спросила Эля.
— Именно, именно, — ответил дедушка. — Я уже говорил ей о тебе и о том, что ты ее поклонница. Она очень рада вашей предстоящей встрече.
Эля улыбнулась дедушке, но при этом не выглядела действительно довольной. «Интересно, для кого она сюда приехала», — подумала она и со злостью перескочила через ступеньку.
— Осторожно, а то разобьешься насмерть, — предостерег ее брат.
На самой высокой террасе был накрыт стол ко второму завтраку. Здесь уже сидели все пансионеры.
— Ждем с нетерпением, — сказал поэт Фунг в маленький, висящий у него на шее аппарат, который сразу же перевел его слова. — Мы рады, что можем приветствовать вас и, в первую очередь, тебя, Марек — прекрасный плод на древе научных достижений. Имя твое будет всегда звучать в ушах людей как символ возрождения. Символ, напоминающий о египетском боге Озирисе, который после долгого сна вернулся опять на землю.
— Фунг! — крикнула бабушка. — Заморочишь ребенку голову. Говори по-человечески!
— Для меня четырнадцатилетний юноша — уже мужчина, — спокойно возразил поэт. — Когда-то люди в его возрасте закладывали династии, женились и даже разводились. Великая польская королева Ядвига вышла за Ягелло...
— Фунг, умоляю тебя! — простонала бабушка.
Поэт только махнул рукой и закончил:
— ...вышла за Ягелло, будучи четырнадцатилетней девушкой.
Глория Лэмб была ошеломляюще прекрасна. Эля сразу отметила, что знаменитая артистка выглядит даже лучше, чем по телевидению. На ней была легкая кремовая одежда оригинального покроя и великолепная шляпа из натурального полотна. Она наклонилась к аппарату-переводчику и спросила своим прославленным глухим голосом:
— Скажи, Марек, до приезда сюда ты уже видел меня в каком-нибудь «ракурсе»?
— Нет, я впервые увидел вас только сейчас — в этом ракурсе, — ответил Марек и лишь тут сообразил, что ляпнул глупость. «Ракурсом» называли головизионный фильм.
Гости расхохотались. Хотя недоразумение быстро выяснилось, но усатый Август Тоникер удивительно долго не мог сдержать свою радость.
— В самом деле! — кричал он. — Очень хороший ответ, Глория! Ты даже не представляешь, мальчик, насколько хороший!
— В таком случае, Марек, я обращусь к тебе за консультацией, — сказала Глория Лэмб, ничуть не смутившись.
— Консультацией?!
— Глория играет в «ракурсах», посвященных твоим временам, — объяснил Тоникер, — и она надеется, что, ознакомившись с этими работами, ты скажешь ей, все ли события, декорации, костюмы, ну и сам стиль игры, на твой взгляд, достоверны.
— Постараюсь помочь, если сумею, — любезно согласился Марек.
— О, наверняка сумеешь, — поспешно заверил его дедушка.
Эля сидела на лавочке и наблюдала за муравьями, которые с упорством тащили в сторону муравейника крыло какой-то огромной стрекозы. «Муравью хорошо, — рассуждала она про себя. — Он знает, что должен делать, живет по четкому плану. А человек рассчитывает, надеется, радуется и вдруг — бац! — все рушится. Ничего не удается, жизнь теряет смысл, и единственное, что остается, — это блуждать по сказочному островку, чувствуя, как его красота только усугубляет бесцветность и унылость моего внутреннего состояния. И зачем все это?»
Глория Лэмб завладела Мареком Торлевским и заставила его смотреть двадцать четыре серии «ракурсов». Мальчик уже третий день появлялся только за едой, остальное время посвящая актрисе.
Петрусь часами наблюдал за тренировками четверых циркачей, но тоже скучал без приятеля.
Дедушка и бабушка готовили вместе с Тоникером и Фунгом сюрприз под рабочим названием «Падение Рима: не проходите мимо!»
А Эля не могла найти себе места. Она кормила слонов, купалась в бассейнах, играла с Франтишеком в различные игры, но по-прежнему чувствовала себя несчастной. Странное дело! Она вовсе не стремилась смотреть вместе с Мареком и Глорией эти «ракурсы», от которых еще совсем недавно не могла оторвать глаз. «Они высосаны из пальца, — припомнила Эля строгую оценку отца. — Наивные конфликты и лишенная логики фабула».
Что-то зашелестело за ее спиной, и рядом сел Марек.
— Уф-ф! Наконец-то, я вырвался! Послушай, ты ее знаешь? Она всегда такая?
— Глория? Какая?
— Ну, сама знаешь.
— Не знаю. Я так же, как и ты, увидела ее впервые. Со мной она очень любезна.
— Со мной тоже. Но она такая неестественная. У меня впечатление, что она упивается каждым своим словом.
— Скажи ей об этом. Ведь ты работаешь в качестве консультанта.
— Какой там консультант! Впрочем, я... я... не сумею ничего посоветовать. Все, что я видел, абсолютно не соответствует тому, что я помню. Я не смогу объяснить разницы. Честно говоря, я не осмелюсь сказать прямо в глаза то, что думаю. Я указываю ей на разные детали, мелочи, но тут речь идет обо всем в целом. Нет, я ей этого не скажу. Она очень красивая, очень умная и наверняка все знает лучше меня. Искусство имеет право на условность, у него свои традиции...
— Ты просто стыдишься сказать правду, — выпалила Эля. — Трусишь — только и всего!
— Я?
— А кто же? Может, я?
— Что тебе надо? Я хотел только посоветоваться, а ты на меня набрасываешься!
— Я не могу кому-то советовать, должен он быть искренним или нет... Это вопрос личной порядочности и совести...
Марек вскочил с лавки красный, как свекла.
— Так, по-твоему, я трус, да?
— Я давно считаю тебя героем. Ты совершил великий подвиг — поддался транспортировке на годы вперед. Даже сам того не зная...
