после этого ничего больше не помнила. Как я поймала-то её, эту пачку, не могу понять до сих пор. Верно, докторша нашпиговала меня морфием по самые уши. Иначе с чего бы минут через пятнадцать меня понесло так, что мама, не горюй?
Мне, конечно, давно надо было рассказать всю эту шнягу. На то был святой отец, но не лежала у меня душа ко всяким отцам – ни к святым, ни к каким вообще. Хорошо, ладно, согласна: тогда мне надо было зажать в углу кого-нибудь из своей роты и вывалить всё, как на духу, да только это было идиотством чистой воды, и ни чем иным – я была бы послана матюгами, вот и всё. Не то, что кто-то счёл бы это слабостью, просто у каждого из нас подобных баек было выше головы, а потому чужие всем были как-то до лампочки. А тут подвернулась эта докторша. И пара ампул морфия.
Про каждый наколотый крест на запястье, про каждого сучьего мертвеца, которые, видать, не давали мне покоя – иначе зачем я стала бы трепать языком в этой странной зелёной хате? Один морфий не смог бы развязать мой язык настолько, что сама себя потом обзывала дурой, да уж чего задним числом махать кулаками? А она держала меня за руку – за ту, чёрт подери, на которой был наколот браслет, – и мне казалось, что она кто-то вроде святого отца, с этим своим странным именем, странно-мягкими пальцами, и в этом своём странном доме, вместе с цветами, шторами и мягким диваном…
Когда я отрубилась, ничего не произошло. Она могла вызвать патруль, как они себя называли, 'народной милиции' – и нас бы поставили к стенке под радостные вопли зевак. Она могла просто сбежать, куда глаза глядят, в промозглую осеннюю ночь, да и отсидеться, пока мы не свалим восвояси. Но она спала за столом, как младенец, положив голову на скрещенные руки, и очки съехали на бок, надавив ей на переносице красный полукруг. Берц дала мне в бок тумака, и мы неслышно вышли. Это, конечно, было бы не так просто, не всади она мне в задницу ещё один укол. Я так и не узнала, откуда она взяла ампулу – но в тот момент это меня интересовало ещё меньше, чем вопрос 'Есть ли жизнь на Марсе?' – то есть, вообще никак. Верно, позаимствовала у докторши, пока мы спали.
Я уж подумала было, что не миновать нагоняя за то, что меня угораздило прикемарить – да только Берц тоже была, видать, с понятием. Впрочем, если бы я сомневалась в этом, то оказалась бы круглой дурой.
Не помню, как мы добрались до своих – и вот тогда потянулись дни лазарета, уток, холодных сортиров по ночам и запаха мочи, хлороформа и каких-то едких лекарств, которые, капнув на пол, прожигали в нём цветные дырки. И ещё был белый потолок, и я рассказывала ему разную лабуду без всякой опаски, что он пошлёт меня далеко и надолго. Вот тут-то я и вспомнила во всех деталях про докторшу.
Однако дни шли – а мне никак не выходило это боком. А могло, ой, как могло! И тех, кто сносил бы мне башку, мало волновало бы, морфий то был, или анальгин пополам с димедролом: мне по-любому не стоило распускать сопли перед полукровкой. Помнится, мой папаша захаживал-таки к портному-иностранцу, который приехал из какой-то дыры и брал намного дешевле, да только делал он это тайком. А уж про то, чтоб разговаривать с этим портным, кроме, конечно, как по делу, и речи не было. Но жалеть было поздно, а потом я стала поправляться и выкинула весь этот бред из головы. А потом наступила почти настоящая весна, и повар стал давать мне по два обеда и по четыре завтрака. А потом я, ещё немного задыхаясь, вышла на свежий воздух, пахнущий дымом, мокрой собачьей шерстью и углём, которым топили печи в этом долбанном лазарете, что надоел мне пуще горькой редьки. В кармане у меня лежало предписание явиться в штаб части, которой была придана наша рота, выданное на Еву Ковальчик. Моё имя, вписанное чернилами от руки, было единственным читабельным текстом, а всё остальное словно долго стирали резинкой – и таки стёрли, чтоб неприятель нажил себе на задницу проблем – если бы, конечно, он стал озадачивать себя расшифровкой.
Я шла – сначала быстро, поражаясь, какого хрена меня так долго держали в проклятом госпитале, что даже моя корма стала от уколов твёрдой, словно мозоль. До штаба части надо было миновать всего несколько домов, но на третьем я вдруг скисла. Впереди уже маячили гранитные ступеньки подъезда, когда на лбу у меня выступила испарина, и пришлось сбавить темп до гуляющей походки городского бездельника, который бесцельно бредёт, оставляя за собой дорожку из подсолнечной шелухи.
В подъезде сквозило так, что мне чуть не дало со всей дури по морде входной дверью, обтянутой коричневой эрзац-кожей; стёкла были заляпаны мелкими брызгами – аж до третьего этажа. Словно кто-то снаружи прошёлся по ним пульверизатором с грязной водой из лужи, так, что они стали напоминать рыночные полиэтиленовые мешки, которые торговки из экономии по пять раз моют под краном. Перед окном на лестничной площадке стояла Берц и курила – стандартно – свои вишнёвые. Её за километр можно почуять по запаху вишни – и по тому, как она негромко покашливает, а потом сплёвывает на пол…
…Я познакомилась с Берц зимой того года, когда господин Шэдоу чуть ли не за шкирман приволок меня на аэродром и засунул в крошечный транспортный самолёт, в котором по случаю перевозили за небольшие бабки поросят и гусей. Навстречу мне пахнул сырой воздух, насыщенный запахом хлева и комбикорма, и я совсем уж было приуныла – да и кому прибавит энтузиазма полёт до будущей работы, сидя согнувшись в три погибели на дощатом ящике, которым я чуть было не занозила себе зад, да ещё и по колено в гусином навозе?
Чем таким я буду заниматься, пришлось выжимать из господина Шэдоу прямо в самолёте – с такой силой, что и самолёт бы раскололся. Но только не господин Шэдоу. Мне было наплевать, что смешно мне, уличной девчонке 'сто-монет-за-пакетик-или-оторву-яйца', пытаться развалить бывалого вояку, или даже разведчика – или кто там такой вообще был господин Шэдоу. Мне, если честно, было наплевать на всё, кроме своего ближайшего будущего. А потом он привёл меня к Берц – и всё стало ясно, как на ладони.
Для начала Берц стала сосредоточенно шарить по карманам, точно у неё в жизни не оставалось более важного занятия. Думаю, в этом была вся фишка – дать мне время обосраться, передумать всё, что можно, просчитать пару попыток свалить в окно и только потом приступить к делу, да и то – ПРЯМО к делу.
– Девочек любишь? – спросила Берц.
– Ага, – я сглотнула и подумала, что у неё в мозгах явно не хватает винтика. Или шпунтика, раз первое, что она спрашивает, это то, кого я там люблю. Тут уже я собиралась добавить, что ко всему прочему я просто обожаю карманные вибраторы серии 'сделай сам', как она продолжила:
– Или мальчиков?
– Девочек, – я решила, что теперь уж пан или пропал. – Тупых, как пробка. Но красивых.
Она посмотрела на меня строго – строже просто некуда, и мне сразу захотелось сообщить, что я собираюсь спать в казарме голой, зато регулярно ходить к мессе.
– Ба-а-абу… заведи себе, – томно сказала она, первую 'а' растянув так, словно это была жвачка. – Иначе рехнёшься – от крови.
Я чуть не подавилась.
– От чего? – эх, мало меня учили, как надо разговаривать с теми, кто заведомо круче – ну, да я не удержалась: уж больно странным мне показалось то, как она связывает вопросы секса – и то, чем мне, по намёкам господина Шэдоу, теперь придётся заниматься.
Это он был тем солидным мужчиной, который нежно и ласково развёл меня на непыльную работёнку – и плотно подсадил на энные суммы наличными. Когда я видела господина Шэдоу, мне всякий раз хотелось первым делом ткнуть его в живот и сказать 'Уууу' – правда, не думаю, что он был бы от этого в восторге. Не пристрой он меня вовремя к делу, я в итоге оказалась бы на мели или в тюрьме. А при таком раскладе я была при деньгах, при работе – и при куче позитивных эмоций.
Берц посмотрела на меня так, словно я только что сплясала канкан, аккомпанируя себе на губной гармошке. Мне показалось, что прямо сейчас она возьмёт откуда-нибудь здоровенную дубину, да и треснет меня ею промеж глаз за такое нахальство.
Нет, я была, конечно, кем-то вроде помоечного котёнка, которого подобрали на улице и притащили жить в богатый дом – но даже я соображала, что могу запросто наполучать по голове, если не буду фильтровать базар.
– Извините, госпожа лейтенант Берц, – поправилась я. – Думаю, нет проблем. Главное, чтоб неподалёку продавались батарейки. Тут всё очень просто: нужны совершенно новые батарейки, электрическая зубная щётка, запирающийся сортир и пятнадцать минут времени…
Я несла полную чушь, параллельно соображая, что будет дальше. Мне давно отстрелили бы за это
