Я вспомнила о докторше – и тут же, разом протрезвев, кожей, печёнкой и задницей прочувствовала, как далеко мы от Старого города. Эту тряскую дорогу я ощущала так, словно всю её пропёрла пешком, не иначе.
Небо на востоке начинало светлеть, и я поняла, что стоит быстрее шевелить батонами, если мы хотим и дальше пребывать в добром здравии.
– Светает, – я ткнула пальцем в сторону окна.
– Вижу, – сказала Джонсон.
– Если мы пошевелимся, то успеем до подъёма, – сказала я. – Может быть.
– А, может быть, и нет, – предположила она.
Я посмотрела на ходики. Они стояли. Можно было хорошенько подумать и прикинуть, что сейчас часов пять или даже меньше.
– Сведём вероятность краха к минимуму, – подытожила я, с мрачной решимостью предвкушая время, которое мы с пользой проведём в нарядах, до блеска отдраивая сортиры от присохшего дерьма.
– А с этим что? – спросила она, пропуская монтировку через сжатый кулак.
Толстяк лежал на полу и теперь точно сдулся окончательно. Я наклонилась и пощупала пульс – под жирным ухом, похожим на вареник, только что без сметаны, билась жилка. Он был жив, но либо потерял сознание, либо додумался включить дурака.
– Ничего, – мрачно сказала я.
– Как ничего? – оскорбилась Джонсон.
– Ты помнишь хоть что-нибудь, что он болтал? – спросила я.
– Ну, как тебе сказать, – она поскребла монтировкой затылок. – Я, конечно, не утверждаю, что он орал 'да, я стукач, убейте меня'. Но я слышала слово 'проболтался'.
– Вроде бы так, – припомнила я и почувствовала, что снова начинаю прямо-таки распухать от злости.
– Ковальчик, а ты не думаешь, что если бы мы спросили, он бы признался в чём угодно? – предположила Джонсон. – Даже и без этой твоей демонстрации искусства пытки?
– Например? – я слегка тормознула.
– Например, в том, что это он ходит и подглядывает в окна женской бани, или ест собак, или торгует противотанковыми ракетными комплексами, – кисло пошутила Джонсон. – Особенно после трёх твоих фортелей подряд.
– Считаешь, я погорячилась? – хмуро спросила я.
– Какая теперь разница? – удивилась она.
– Никакой, – сказала я. – После этих его 'девочек' меня надо было не подпускать к нему даже на метр.
– Мы можем шлёпнуть его сами, или перестраховаться и отбуксировать в часть, – предложила она.
– Чёрт подери! – прокомментировала я.
– С-с-сволочь, – с угрозой сказала Джонсон и ещё разок приложила толстяка под рёбра. Он валился мордой в пол, как куль с мукой, и, похоже, правда был без сознания.
Времени на размышления оставалось не так-то много. Чёрт, я хотела его кончить. Я больше всего на свете хотела кончить ту скотину, которая подвела нас под монастырь. А ещё я не хотела огрести по самые помидоры за труп представителя местной администрации, потому что, хоть убей, я ничем не могла доказать, что именно он являлся пресловутой скотиной – даже себе. У нас в активе были мои сомнительные логические построения, резиновый крендель с отбитыми граблями, и быстро проясняющаяся голова. Которая к тому же начинала побаливать. Но не было даже самого завалящего диктофона или кинокамеры.
Да и какой, к чертям, диктофон?! Если мы подорвались в ночь, не вооружившись даже кухонными ножами – о каком диктофоне вообще могла идти речь?
Небо на востоке светлело так быстро, будто солнце гнали из-за горизонта пинками. Мы, не сговариваясь, выволокли эту груду мяса на улицу и затолкали в наш задрызганный лимузин.
– Не спать! – Джонсон отвесила подзатыльник водиле, который дрых на руле.
– А?! Подъём? – он подпрыгнул так, словно она нажала на кнопку катапульты – и со всего размаха влип башкой в потолок. Раздался звук, будто треснули по жестяному чайнику.
– Нет, тревога. И марш-бросок с полной выкладкой, – пыхтя, сказала Джонсон – мы как раз изо всех сил пихали захваченную в плен тушу, но она, хоть ты тресни, не желала принимать компактную позу эмбриона, а расползалась, словно квашня.
– Слушай, засунь её куда-нибудь подальше от меня, – Джонсон отдала мне монтировку. – Иначе я проломлю этому типу башку, а труп останется только закопать или сжечь.
– Никаких сжечь, – строго сказала я.
– Лучше закопать? – усмехнулась она.
Я посмотрела на неё, как на ненормальную и подтвердила:
– Лучше. И ещё я знаю, какое место лучше всего использовать для засовывания монтировки. Потому что с твоим 'сжечь' мы точно не успеем к завтраку.
– Только не говори о еде, – в ужасе сказала Джонсон.
На этом месте я поняла, что меня тоже начало тошнить так, что туша под нашими копытами реально рисковала приехать на место по уши в содержимом наших желудков.
Мотор завёлся сразу, и вскоре под колесами замелькала дорога на Старый город. Это было странно: мои мозги, уже основательно проветрившиеся от коктейля, склонны были видеть всё в чёрном цвете. Так что я не удивилась бы, если бы мотор заглох на второй секунде, и вдобавок нас с одной монтировкой на троих окружила бы толпа стрёмных личностей с АК наперевес.
Высоко в небе горела яркая звезда – быть может, та самая, которая кружилась на ветру над соснами где-то по дороге на Энск – город, от которого в моей памяти осталось только четыре буквы названия.
– Смотри-ка, звезда, – сказала вдруг Джонсон.
– От сантиментов меня тошнит ещё больше, – сообщила я. – Не думала, что ты станешь пялить зенки в небо.
– Какое небо? – удивилась она.
– Только что ты сказала про звезду, – раздражённо напомнила я.
– Если ты не в курсе, она висит у тебя на цепочке, – устало сказала Джонсон, зевая во всю пасть.
Я повозила пальцами и нащупала докторшину цепочку. И от этой загогулинки на ней, которая оказалась звездой, вот честное слово, шло тепло – её сердца.
Толстяк лежал под нашими ногами, и от него воняло мочой. 'Хорошо, что не дерьмом', – равнодушно подумала я.
Мы как раз миновали сгоревший грузовик и руины дома, который похоронил под собой станкачи. А в вышине над всем этим переливалась звезда, живая, как капля ртути. И это было так странно, словно я держала в руке её кусочек. Наверное, она и вправду приносила удачу, докторша не врала.
Особист в чине капитана молча выслушал нашу печальную историю и внимательно посмотрел на опухшие рожи.
– Молодцы, – сказал он и зевнул. – Бдительность – это наше всё.
Мы приободрились.
– Два наряда вне очереди, – флегматично продолжил он. – Извольте доложиться ротному.
– Есть два наряда вне очереди, – мрачно сказали мы. – Лейтенант Берц…
– Ах, да, – спохватился он. И вдруг добавил: – Ладно. Тогда доложитесь тем более.
От неожиданности я вздрогнула, а где-то внутри словно исчезла и перестала давить на сердце большущая глыба льда. Из его слов выходило, что с Берц всё будет хорошо – раз нам только что велели сию секунду мчаться к ней. Как и обещала… Адель.
– Разрешите идти? – сказала Джонсон.
– На лазарет – пятнадцать минут. Время пошло, – почти добродушно сказал капитан, и мы выскочили за дверь, как наскипидаренные.
