– Кто говорил? – брякнула я.
– Друзья. Родители, – сказала она. – Но, даже если и так – что с того? Скажи, разве всё это становится менее романтичным?
Не знаю, что было романтичного в том, чтобы просто делать то, что умеешь, и при этом делать это хорошо, не вынося себе и людям мозг. Кроме того, я не видела никакой романтики в том, где был мой большой козырный интерес – в виде вполне осязаемого банковского счёта.
Видать, я как-то не так понимала слово 'романтика'. Для меня это были открытки с ангелочками, кружева, ленточки и вот эта самая прогулка.
Впрочем, похоже, романтикой каждый называл не то, чего видел в жизни вагон и маленькую тележку, а совсем наоборот. В её жизни были и открытки, и цветы – были, наверняка, и рождественские ёлки каждый год, и снежные фонари, и какао в постель в день рождения, и прогулки по саду под луной под пение соловья. Она лезла во всю эту кашу, которая творилась в нашей части, затем, чтоб получить то, чего у неё не было раньше. Она могла себе это позволить. Ей надо было заботиться о маникюре, одежде, внешности – и об ощущениях, которые она хотела словить в этой жизни, они были сродни кайфу от наркоты, изменяющей реальность, – но никак не о счёте в нейтральном банке.
Честно, мне было почти всё равно. Каждый выбирал для себя, и никто не был виноват в том, что ей повезло заполучить в папаши полковника, а мне не повезло выколачивать наличку в грязных подворотнях мегаполиса. В этом мире всегда кто-то выигрывал, а кто-то в этот же самый момент валялся на заплёванном полу и готовился сдохнуть.
– Да, наверное, это романтично, – наконец, сказала я. Мне на хрен не упёрлось спорить с ней – я получала своё удовольствие, и ничто не должно было этому мешать. В том числе и разговоры на темы, от которых она была далека, как земля от неба.
– Ну, Ева! – Эли надулась. – Так нечестно. Ты просто соглашаешься и всё. Ни за что не поверю, что тебе так уж нечего рассказать.
О, да, конечно. У меня было что рассказать. Массу неудобоваримых историй, которые, ручаюсь, не очень-то вязались с её представлением о романтике.
– Ну, не то, чтобы я была совсем уж зануда, – сказала я.
– Но выглядеть ты начинаешь, как зануда, – упрямо подначила она.
– Я просто не знаю, о чём бы нам поговорить, – я решила быть честной. Почти. – Ничего, если я признаюсь, что растерялась?
– А почему ты растерялась? – с любопытством спросила Эли.
– Потому что я всегда теряюсь в обществе красивой девушки, – это даже была правда.
– Ну, Ева! – снова сказала она и покраснела.
– И – потом, откуда я знаю: может, у тебя тоже есть какие-нибудь правила? – я вспомнила все правила, которые нагло вломились в мою жизнь за последнее время.
– Что значит – тоже? – удивилась Эли.
– Ничего не значит, – успокоила я, ругая себя на все корки. – Просто слово, от балды. Скажи, как и о чём ты хотела бы поболтать. Или, наоборот, не хотела бы.
Кто-нибудь другой тут же заметил бы, что ничего не бывает просто так. И я даже знала, кем бы мог быть этот другой. Но она не заметила.
– Что ты, Ева! Какие правила? – звонко рассмеялась Эли. – Как тут можно говорить о правилах, ведь мы же не на приёме. Ты и я – мы просто разговариваем, ведь так?
– Так, – согласилась я.
Тут можно было говорить о правилах. Мало того, похоже, мне уже нужно было говорить о правилах. Соскочить с них оказалось сложнее, чем бросить курить. И соскакивать отчего-то уже не хотелось…
Пока что я не понимала, про что мы говорили вообще. Это был не полноценный разговор, а слова, надёрганные не пойми, откуда, и не пойми, для чего. Мы перебрасывали их, как мяч, но я, хоть убей, не могла уловить смысла.
И тут оказалось, что, кроме правил, я начинаю ждать от неё неизвестно какого смысла…
Её словам не нужен был смысл. Не ну-жен! Она просто должна была говорить хоть что-то – этим своим голосочком, который заставлял волноваться плоть. Так я думала всего только минуту назад, и час назад – а вчера я отдала бы что угодно, чтобы услышать это её 'Что ты, Ева…'
А теперь я думала, сколько же всего, оказывается, может случиться за минуту.
Прямо перед нами начиналась Больничная – и где-то там была сосновая дверь кондитерской, от которой пахло мокрой верфью и морским ветром.
– А, между тем, я уже проголодалась, – весело объявила Эли. – Надеюсь, до твоей кофейни не очень далеко?
– Не очень, – успокоила я. Похоже, мне только и оставалось, что перебрасывать ей назад какие-то слова из её же фраз.
Но Эли не обратила на это внимания.
– Ты такая милая, – сказала она и пальцами коснулась моей руки – чуть ниже рукава.
У неё тоже были мягкие пальцы. На этом месте я ожидала, что просто умру – ожидала все те две секунды, в течение которых её рука скользила по материи комка. И вот две секунды кончились – но ничего не происходило. Меня просто держала под руку очень красивая девушка. Одна очень красивая девушка.
Одна из.
Впереди была дверь кондитерской, и оттуда уже доносился запах кофе и свежей выпечки. И тут я поняла, что просто умру, но чуть позже: когда войду в эту дверь вместе с Эли.
Она была прекрасна, словно ангел. Она позволяла ухаживать за собой, брала меня под руку и, может быть, даже позволила бы поцеловать себя прямо тут, под газовой лампой с зеленоватым светом, и прямо этим вечером.
А я зачем-то замедлила шаги и даже не смотрела на знакомую дверь.
– Сюда? – с любопытством спросила Эли, разглядывая потемневшую вывеску.
– Нет, – сказала я. – Немного дальше.
– Я думала… – разочарованно начала она.
– Ну, ты же не хочешь сидеть в противной дыре с тараканами, грязной посудой и всякой швалью по соседству? – спросила я как можно непринуждённее и переложила её руку на пару сантиметров выше.
Мы прошли мимо. Дверь грустно смотрела на меня, безмолвно упрекая в несправедливом поклёпе, – а я лихорадочно пролистывала в голове близлежащие улочки на предмет какой-нибудь ещё кофейни или ресторанчика. Другой кофейни или ресторанчика.
На порог вышел хозяин и стал зажигать фонарь над входом, хотя было ещё совсем светло.
– Хорошо, – согласилась Эли и передёрнула плечами. – Не выношу шваль.
– Да. Я тоже, – на автопилоте сказала я, думая о своём.
Меж домов струилось тепло. Встречные, наверное, всё ещё смотрели на нас – точнее, на неё. А я всё ещё пыталась найти смысл – хотя бы в небольшом обрывке разговора. И не находила…
Маленький ресторанчик обнаружился неподалёку, мы сели за столик, и, в ожидании заказа, снова стали перебрасывать слова, как мяч – словно я привела её в спортзал. Я не слышала и половины – она сидела спиной к окну, за которым ещё вовсю пылало закатное небо, и снова походила на фигурку, вырезанную из чёрной бумаги хитрым торговцем тенями…
– К одиннадцати мне нужно быть дома, – с сожалением сказала Эли, оглядываясь на окно.
– Одиннадцать не так уж и скоро, – я попыталась по цвету неба определить время. Закат тянул максимум на восемь.
– Здорово, должно быть, возвращаться в часть, – проговорила она с лёгкой завистью. – А не домой.
– Возвращаться в часть? – я снова повторила кусок её фразы – как заведённая.
– Знала бы ты, какая тоска дома, – пожаловалась Эли, и положила подбородок на сплетённые пальцы.
– Правда? – вопрос был чисто риторическим.
'Знала бы ты, какая веселуха в расположении', – тут же подумала я с мрачным сарказмом.
