В доме шел обыск, – через открытое окно столовой было видно, как они роются на верхних полках буфета, швыряя вещи на пол. Высокий немец курил возле машины на тротуаре, покачиваясь на длинных ногах, левой рукой держась за пояс у кобуры. Володя остановился рядом и восхищенно посмотрел на «татру».
– Гут, – сказал он, обращаясь к немцу, и постучал по капоту. – Прима!
Немец затянутой в перчатку рукой с сигаретой сделал нетерпеливый жест, отгоняя Володю, и буркнул что-то сквозь зубы.
– А-а, ферштее, – сказал Володя, нарочито искажая произношение, – айн момент, битте...
Он торопливо полез в карман и подал немцу свой аусвайс. Немец, видимо удивленный, взял документ, просмотрел его и, пожав плечами, вернул Володе.
– Geh weiter! – рявкнул он. – Aber schnell![38]
Володя сунул аусвайс обратно в карман и пошел прочь. Все было теперь ясно: Николаева схвачена гестапо. Не помня себя, он ходил по улицам, пока не наступил полицейский час. Нужно было провести где-то ночь: он вспомнил, что поблизости живет Мишка-подрывник, бывший сапер. Мишка оказался дома.
– У Николаевой обыск, – сказал Володя. – Можно здесь переночевать?
– Ночуй, раз нужно, чего спрашивать-то, – ответил Мишка. – Выходит, ее тоже загребли?
– Боюсь, что да, – с трудом выговорил Володя. Как трудно оказалось произнести это вслух!
– Понятно, – сказал Мишка. – Хреновое получается дело. Как же теперь?
– Руководство переходит к запасному центру, ты же знаешь. Он и решит.
Мишка долго молчал, потом сказал:
– Не с того конца брался за это Алексей, вечная ему память. Рвать надо было сукиных сынов безо всякой пощады! А то погибли люди, а толку чуть...
– Ерунда, – сказал Володя. Он сам когда-то говорил это же Кривошеину, но сейчас почему-то не мог согласиться с Мишкой. – Критиковать легче всего. Попробовал бы ты руководить, когда на твоей ответственности живые люди! Алексей все делал как надо, задача подполья была не в том, чтобы заниматься диверсиями. Если бы мы с самого начала занялись диверсиями, никакого подполья не было бы.
– Так его, может, и так не будет.
– Будет, Мишка, всех не перебьют. Ты когда завтра встаешь?
– В шесть, как всегда. Слыхал? Немец вроде снова в наступление попер, на Курск...
– В шесть, это хорошо, – задумчиво сказал Володя. – Послушай, у тебя вроде был какой-то плащ?
– Ну, есть старый, милицейский, – удивленно сказал тот. – А что?
– Дай мне его завтра, ладно?
Мишка пожал плечами.
– Да бери, если надо. – Он посмотрел на Володю с недоумением. – А зачем тебе?
– Нужен.
– Бери, – повторил Мишка. – Я тебе его подстелю, помягче будет, а утром бери. Собрался, что ли, куда?
Володя ничего не ответил.
Позже, когда они уже легли и погасили свет, Мишка сказал:
– Вовка, слышь... Ты если чего задумал, давай лучше посоветуемся, а? Ты не думай, что я не доверяю тебе или там что другое... Я только помню, как мне Алексей говорил – помнишь, прошлым летом ангар подорвали? – так он мне сказал тогда, как шли, чтобы я за тобой приглядывал. Ты не думай, он ничего плохого про тебя не думал, а сказал в таком смысле, что, мол, хлопец горячий – как бы лишней беды часом не наделал...
Володя ничего не ответил – притворился спящим.
Как ни странно, ему удалось заснуть. Спал он, как камень, без сновидений, и проснулся очень рано, едва забрезжил рассвет за окошком. Сразу все вспомнив, он поднялся, обулся без шума, взял с полу постеленный Мишкой плащ. Мишка спал, ровно похрапывая. На столе лежали его часы – старые, большие, Кировского завода, с облезлой металлической решеткой, защищающей стекло. Поколебавшись, Володя взял часы и огрызком карандаша написал на полях газеты:
«Миша, извини, пришлось забрать твои часы. Очень нужно, иначе не взял бы. Будь здоров и передай привет ребятам. С комсомольским приветом!» Он машинально отметил стилистическую небрежность – два «привета» рядом – и тут же удивился, на какие мелочи обращаешь иногда внимание в самые неподходящие для этого минуты. Потом застегнул на руке истрепанный часовой ремешок, накинул на плечи шуршащий, остро пахнущий резиной плащ и вышел из комнатки.
Таню разбудили на рассвете. Переводчик вошел в кладовую с фонарем в руке и толкнул ее сапогом.
– Вставай! – крикнул он, злой со вчерашнего похмелья, а может и оттого, что пришлось встать так рано. – Разоспалась, стерва!
Таня испуганно вскочила, еще ничего не соображая. Потом сообразила. Потом ей опять показалось, что это не на самом деле.
– Где мне можно умыться? – спросила она робко, опасливо глядя на переводчика.
– Иди, иди! – крикнул тот, схватив ее за плечо и швыряя к двери – она едва удержалась на ногах. –
