Но поскольку это была не та скачка, ее в расчет принимать нельзя.
– М-да, – сказал лорд Ферт. Он был явно не готов вступать в полемику. Он прокашлялся и сказал: – Я полагаю, вы решили, что имеет смысл посмотреть, как провел Хьюз Урона в предыдущее выступление?
После долгой паузы лорд Гоуэри сказал:
– Да.
– Но в конечном счете эта запись не была показана?
– Нет.
– Была бы показана правильная пленка, если бы, затребовав ее, мы убедились, что скачка в Рединге подтверждала слова Хьюза о том, что в «Лимонадном кубке» он провел Урона тем оке образом, как и во всех предшествующих выступлениях?
Снова молчание. Затем лорд Гоуэри тихо сказал: «Да», – и в голосе его послышалось немалое беспокойство.
– На расследовании Хьюз просил, чтобы была показана правильная пленка, – сказал Ферт.
– А по-моему, нет!
– Я читал стенограмму, Норман. Я читал и перечитывал ее в субботу и воскресенье и потому-то к вам и пришел. Хьюз просил показать правильную пленку, ибо не сомневался, что она подтвердит истинность его показаний.
– Хьюз виноват! – пылко возразил Гоуэри. – Хьюз кругом виноват, и мне ничего не оставалось делать, как дисквалифицировать его.
Лорд Ферт нажал кнопку «стоп».
– Скажите, – обратился он ко мне, – что вы думаете о последних словах лорда Гоуэри?
– Думаю, – медленно ответил я, – что он действительно в этом не сомневался. Тому подтверждение не только эта фраза, но и его поведение на расследовании. Я был потрясен его уверенностью в нашей виновности. Настолько, что пропускал мимо ушей все, что хотя бы отдаленно могло напоминать несогласие с его позицией.
– У вас сложилось такое впечатление?
– Убеждение, – сказал я.
Лорд Ферт прикусил нижнюю губу и покачал головой, но, как мне показалось, это означало не столько несогласие с моими словами, сколько неодобрение всего того, что произошло. Он снова нажал кнопку «пуск». Опять послышался его голос – четкий, лишенный эмоций, мягкий, как вазелин:
– Теперь, Норман, о составе комиссии, что вела расследование. Что побудило вас выбрать Эндрю Тринга и старика Плимборна?
– Что меня побудило? – Похоже, вопрос его сильно удивил. – Не имею ни малейшего представления.
– Может, вы пороетесь в памяти?
– Не знаю, выйдет ли из этого толк, но попробуем... Наверное, фамилия Тринга всплыла потому, что я в настоящее время веду с ним кое-какие деловые переговоры. Ну а Плимборн... Я видел его в клубе, он сидел там и дремал. Потом мы столкнулись в вестибюле и немножко поговорили. Тогда-то я и решил пригласить его на расследование. Не понимаю, к чему вы клоните?
– Не обращайте внимания. Я так... Теперь о Чарли Уэсте. Я вполне могу понять, почему вы пригласили дать показания жокея лошади, занявшей третье место. И, судя по стенограмме, вы заранее знали, какими они будут. Однако на предварительном разборе скачки в Оксфорде Уэст и словом не обмолвился о том, что Хьюз якобы придержал лошадь. Сегодня утром я переговорил со всеми тремя стюардами из Оксфорда. Они подтвердили, что Уэст тогда ничего об этом не сказал. Однако он заявил об этом на основном расследовании, и вы знали, что он намерен сделать такое заявление. Откуда вам это было известно?
Снова молчание.
Потом заговорил Ферт, на сей раз в его голосе появилось легкое беспокойство:
– Норман, если вы поручили одному из ваших подчиненных переговорить с Чарли Уэстом в частном порядке, задать ему дополнительные вопросы, бога ради, скажите мне об этом. Ведь жокеи – одна компания. Вполне очевидно, что просто так Уэст не стал бы давать показания против Хьюза, но под определенным давлением мог бы дрогнуть. Итак, вы посылали к Уэсту кого-то из ваших людей?
– Нет, – еле слышно прошелестел Гоуэри.
– Тогда откуда же вы узнали, что именно собирается сказать Уэст?
Гоуэри не ответил. Вместо этого он сказал:
– Я попросил своего помощника просмотреть все скачки, где выступали обе лошади Крэнфилда, и составить мне список тех, где выигрывала более темная лошадь. Вы сами знаете, что на расследовании принято делать экскурсы в прошлое того или иного жокея. Это вполне в порядке вещей.
– Я не утверждаю обратного, – сказал чуть озадаченно Ферт.
Он опять остановил запись и поглядел на меня, вопросительно подняв брови.
– А что вы на это скажете?
– Он хватается за соломинку.
Лорд Ферт вздохнул, снова нажал пуск, и опять раздался голос Гоуэри:
– Там все было изложено черным по белому...Так оно и оказалось... Они не раз проделывали подобное.
– Что значит: так оно и оказалось? Кто-то вам подсказал, что они этим занимались ранее?
Опять пауза. Соломинка Гоуэри не выдержала.
Но снова лорд Ферт не стал на него давить. Вместо этого все тем же ровным голосом он спросил:
– А как насчет Дэвида Оукли?
– Кого?
– Дэвида Оукли. Того детектива, который сфотографировал деньги в квартире Хьюза. Кто посоветовал ему туда сходить?
Снова молчание.
Впервые в голосе Ферта прозвучали настойчивые нотки:
– Норман, вы действительно должны дать объяснения. Разве вы не понимаете, что отмалчиваться нелепо? Мы должны иметь наготове ответы, если всерьез собираемся опровергнуть утверждения Хьюза.
Гоуэри перешел в глухую оборону:
– Доказательства вины Хьюза и Крэнфилда представлены. Не все ли равно, кто их собрал?
– Нет, это важно, потому что Хьюз утверждает, что улики фальшивые, по крайней мере, в своем большинстве.
– Нет, – с жаром возразил Гоуэри. – Они настоящие.
– Норман, – спросил Ферт, – вы убеждены в этом или просто хотите в это верить?
– О! – В возгласе Гоуэри было больше муки, чем удивления.
Я резко взглянул на Ферта. Его темные глаза смотрели мне в лицо. Снова на пленке мягко, убеждающе зазвучал его голос:
– Норман, есть ли у вас какие-то причины видеть Крэнфилда и Хьюза дисквалифицированными?
– Нет! – Почти крик. Явная ложь.
– Причины, заставляющие вас в отсутствие подлинных улик создавать фальшивые?
