– Да так.
– Я говорю тебе о Корал-Кей в Кемптоне в среду, а ты не слушаешь.
Я заставил себя сосредоточиться на том, что мы обсуждали.
– Корал-Кей, – сказал я. – Для Виктора Бриггза.
– Верно.
– Он ничего не говорил… насчет завтра?
Гарольд покачал головой.
– Мы выпили после скачек, но если Виктор не хочет с тобой говорить, то из него и слова не вытянешь. Только хрюкает. Но пока он не скажет мне, что ты больше не скачешь на его лошадях, ты на него работаешь.
Он дал мне стакан и банку кока-колы и налил себе большой стакан виски.
– У меня не так много работы для тебя на этой неделе, – сказал он. – На понедельник и на вторник ничего нет. Пеббла я хотел выпустить в Лейстере, но он ногу ушиб. Остается только Корал-Кей в среду, Даймон Байер и та кобыла в среду, и еще две лошади в субботу, если дождь не пойдет. У тебя левых заездов нет?
– Новичок в Кемптоне в четверг.
– Надеюсь, что он умеет прыгать.
Я вернулся в свой тихий коттедж и сделал отпечатки с негативов с пурпурными пятнами, получил серые и белые отпечатки, как и прежде, и с синим фильтром – испещренный пятнами снимок.
К моему облегчению, там было не пятнадцать угрожающих писем, только первые два заканчивались обещанием альтернативного предложения.
Я ожидал найти письмо насчет тех любовников, и я его нашел. Оно было вторым, от которого у меня перехватило дыхание. Я вяло рассмеялся, читая его на кухне. Оно привело мой рассудок в порядок для лучшего восприятия любого предстоящего мне откровения.
Последние тринадцать снимков, однако, оказались собственными записями Джорджа насчет того, где и когда он сделал свои разоблачительные снимки, на какой пленке, при какой выдержке и когда он разослал свои угрожающие письма. Я понял, что он держал свои записи в таком виде потому, что ему так было легче и, казалось, куда безопаснее, чем доверять такой компромат бумаге.
В качестве дополнения к снимкам и письмам эти сведения были весьма занимательными, но в них не было ничего насчет того, в чем заключались эти «альтернативные предложения». Тут не было записей о том, сколько денег он получил путем вымогательства, упоминаний о каком-нибудь банке, сейфе, укромном месте, где он мог бы скрытно вести свою работу. Даже с самим собой в этом отношении Джордж был скрытен.
Я поздно лег и не мог уснуть, а утром сделал несколько телефонных звонков.
Один – знакомому редактору «Коня и Пса» с просьбой включить снимок Аманды в выпуск на этой неделе, подчеркнув, что времени мало. Он с сомнением сказал, что напечатал бы это снимок, если бы я зашел к нему в офис сегодня утром, но если опоздаю, то поезд уйдет.
– Я буду, – сказал я. – Две свободные колонки, фотография в семь сантиметров с надписью сверху и снизу. Скажем, на все одиннадцать сантиметров. На правой стороне какой-нибудь из первых страниц, где никто ее не пропустит.
– Филип! – запротестовал было он, но затем шумно вздохнул, и я понял, что он это сделает. – Это все твой фотоаппарат… если у тебя есть какие-нибудь снимки со скачек, которые могли бы мне пригодиться, захвати их. Все равно я еще посмотрю. В смысле, ничего не обещаю, но посмотрю. Мне нужны снимки людей, не лошадей. Портреты. У тебя есть что-нибудь?
– Ну… есть.
– Хорошо. Тогда как можно скорее. Увидимся.
Я позвонил Мэри Миллес, чтобы узнать номер домашнего телефона лорда Уайта, и звякнул старому Сугробу в Котсуолдз.
– Вы хотите встретиться со мной? – спросил он. – Зачем?
– Поговорить о Джордже Миллесе, сэр.
– О фотографе? Который недавно погиб?
– Да, сэр. Его жена – подруга леди Уайт.
– Да-да, – нетерпеливо сказал он. – Мы можем встретиться в Кемптоне, если вам угодно.
Я спросил, не могу ли я вместо этого зайти к нему домой, и, хотя и не был особо любопытным человеком, он согласился уделить мне полчаса завтра в пять. Я положил трубку и присвистнул. Мои ладони слегка вспотели. Я подумал, что, в конце концов, мне нужно только еще раз позвонить, чтобы все вернулось на круги своя.
После этого я позвонил Саманте, что было куда легче, и спросил ее, не могу ли я пригласить ее и Клэр на обед. Судя по голосу, она была польщена.
– Сегодня вечером? – спросила она.
– Да.
– Я не могу. Но, думаю, Клэр сможет. Ей это понравится.
– Да?
– Да, олух ты эдакий. Когда?
