Вода камень точит

рекламных щитов замечает вдруг название «Токайкан»[14]. Рефлекторно он ассоциирует эти иероглифы с дворцом бракосочетания. Однако эта вывеска тонет в море огней рекламы патинко[15], засасывая с собой в водоворот их с Тамаки надежду на свадьбу.

«Давай сделаем ребеночка…» — проносятся в голове ее слова. Испепеляющий огонь в его груди превращается в покрасневшую нить лампы накаливания, которая рвется в следующий момент.

Конечно же, Миясэ сам виноват в неловком сравнении свадьбы с похоронами. Возможно, он лишь ради красного словца обмолвился об этом, утром жуя горячий стейк. К тому же вспомнил зачем-то мрачного Савамуру, чья жизнь проходит в ожидании покойников, ну, не гротеск ли это?

Люди по линии выстраиваются перпендикулярно дверям подходящего вагона. Смещение поезда вперед или назад автоматически передвигает всю очередь. Это понятно как дважды два. Круг бегущей стрелки часов подобен линии Яманотэ-сэн[16].

Скрип тормозов, и поезд останавливается. Миясэ входит в вагон вслед за OL[17] в бежевом костюме. В духоте и давке он представляет голую Тамаки, лежащую на белых простынях. Он видит ее, как живую: красные соски и задний проход, родинка на ключице и черные волосы там. Он проводит рукой по обветренным губам — а может, это и есть жизнь?

Пока поезд не остановился на станции Готанда, он повсюду искал запах ее тела.

— Здравствуйте, вы что-то зачастили, никак живете поблизости? — говорит пожилая женщина из агэмоноя[18], протягивая Миясэ бумажный пакет. На ней засаленный белый передник и синяя пилотка. Золотые зубы сверкают в широкой улыбке.

— Да нет. Вот собираюсь к вам переехать, а пока только приготовления.

— Вы всегда с какой-то красоткой. Уж не новобрачные ли?

— Ну, в общем… — уклончиво отвечает Миясэ, с неудовольствием отмечая про себя, что уже успел примелькаться в этой закусочной у них в переулке. До сих пор он видел свое достоинство в том, что при своем росте оставался неприметным в этом мире. Комок подступает к горлу.

Он приходит в себя, заметив мигание экрана телевизора за стеклянной дверью и расставленные вокруг него в беспорядке вещи. Я тоже живу. И с этой мыслью он принимает в свои руки белый пакет и сдачу, слегка склонив голову.

— Подождите, это вам в подарок, — женщина протягивает ему еще две котлеты, завернутые в бумагу. — Заходите к нам, не забывайте! — смеется она, обнажив золотые зубы.

Отказаться было бы невежливо, и со словами: «Большое спасибо», — приподняв пакеты в знак благодарности, Миясэ выходит из закусочной. Сделав несколько шагов, он погружается в чарующие запахи ночи. Асфальт серебрится в мигании ртутных фонарей, слегка шуршит бумажный пакет в руках, и ветер доносит обрывки музыки со станции.

По этой дорожке придется ходить каждый день. Глядя на отражение фонарей у себя под ногами, он вспоминает тусклое свинцовое грузило, которое мальчишкой он использовал на рыбалке. Длинная узкая тень делится пополам, вот уже две тени, то отчетливые, то едва различимые, окружают Миясэ. Теперь ежедневно он будет попадать к ним в плен. В агэмоноя он купил также два бэнто[19] с лососем и две банки горячего чая.

Почувствовав холод, Миясэ достает из пакета горячий чай и делает один глоток. Навстречу ему, волоча обутые в тяжелые ботинки ноги, идут молодые парни, на вид студенты. С чувством новичка Миясэ поглядывает на них и делает еще один глоток. Когда их тени коснулись его ноги, один парень смачно харкнул в сторону.

Тамаки еще не пришла. Закрыл за собой тяжелую металлическую дверь. Голову сдавила тишина, притаившаяся в пустой и темной комнате. Непривыкшие к темноте глаза различают смутные образы несуществующих предметов. Пытаясь отделаться от этих наваждений, рука шарит по стене в поисках выключателя.

Раздается щелчок, освещается коридор и часть комнаты. Войдя в кухню-столовую, Миясэ включает лампу над мойкой. В незанавешенном окне веранды появляется отражение высокого, худощавого человека. Он оборачивается и замечает следы жирных пятен, оставленных кем-то.

Это не мои и не Тамаки, неужели тут побывал кто-то чужой?.. А может, она сегодня не придет?.. — бормочет он себе под нос. — Может, может, — ритмично повторяет он, пытаясь подшутить над самим собой. Взгляд его скользит в раковину, натыкается на оставленные там щетку, тряпку и моющее средство, он едва сдерживается от крика: — Тамаки!.. Давай поедим бэнто с лососем, пока горячее…

Расположившись на полу, он молча поглощает содержимое коробки. В животе еще чувствуется тяжесть от съеденного утром стейка, поэтому он предпочел котлете лосося. На миг задумавшись и прекратив работать челюстями, он чувствует, как барабанные перепонки разрываются от скопившейся в пустой комнате тишины.

В углу пустой кухни-столовой лишь предметы для уборки в картонной коробке, а во встроенном шкафу васицу — несколько ее платьев с ярлыками из химчистки. Он сидит на полу, и нынешняя обитель — двухкомнатная квартира — представляется ему бескрайней пустыней. Подоконник кажется линией горизонта, васицу напротив — огромной пещерой, комната позади кухни напоминает морскую впадину, а сам Миясэ плывет на одинокой лодке в открытом океане.

А может, этот грустный пейзаж есть дежа вю его расставания с Тамаки? Возможно, из-за несходства характеров, половой несовместимости или измены одного из них он сидит здесь один в пустой квартире, с которой тоже придется расстаться.

Мысли, подобные этой, теснились у Миясэ в голове, порой приводя его в отчаяние, а иногда и обнадеживая.

— Здесь нам не место, — слышится низкий голос Савамуры. Перестав жевать, Миясэ улыбается. Сверкает оправа очков, и показывается глаз, обычно скрытый складкой двойного века. Нос щекочет запах твидового пиджака Савамуры, Миясэ отстраняет руку с палочками и отворачивается в сторону.

— Распускаются цветы неведомых прежде страстей…

— Из-за человеческой слабости… — Сначала пригнувшись, Миясэ потом поднимается с колен во весь рост и бросает остатки недоеденного бэнто в мойку. — Что же теперь, молча все это принимать?

Прополоскав рот чаем, а потом с шумом пропустив его в горло, Миясэ закуривает и пинает бумажный пакет. В черном окне веранды загорается и гаснет красная точка. Он ловит себя на мысли, что хочет увидеть свое отражение в женских объятиях. Прищурив глаза, он нетерпеливо ждет того мига, когда его силуэт окажется в объятиях голой девушки среди отпечатков чужих рук на окне.

Не Тамаки, другая, анонимная девушка, присев на колени, жадно сосет его член. Вытянув длинные пальцы, он ласкает ее грудь, сверху ему хорошо видна работа ее щек. Он и на самом деле протягивает руку к ее волосам, ворошит их так, чтобы безучастное стекло отразило его движения. Они настолько реалистичны, что Миясэ начинает казаться, а не духи ли это их прозрачного счастья или же воскресшие силуэты прежних обитателей? Пытаясь избавиться от этого наваждения, он поднимет руку. «Как лапы большого паука», — проносятся в голове слова Савамуры. «Это рука человека, постаревшего на десять лет», — думает Миясэ, глядя на сложные переплетения набухших вен.

Рассеянно обняв отражений головы незнакомки в оконном стекле, Миясэ отходит от окна и направляется в туалет, где стоит запах хлорвинила. В унитазе плавает обрывок не спущенной вчера салфетки.

Он касается своего восставшего продолжения. Краем глаза Миясэ видит ветровку цвета морской волны. Вот он уже сдирает красный тонкий свитер, жадно мнет груди девушки, запечатывает ей рот страстным поцелуем.

Несколько минут он приводит в туалете дог-шоу с той девушкой. Он ласкает ее лоно, белое от струящегося сока. Блеск обручального кольца на его пальце высвечивает бег таксы, проносится Тамаки с вилкой во лбу, он сжимает талию девушки в крепких объятиях. На рукописи мелкими буквами появляется название газеты: «Компанимару», и тут по туалету разносится крик женщины, Миясэ видит планарию в изгибе ее спины.

Постанывая в тесноте домашнего туалета, Миясэ кончает в унитаз. Как при обратной перемотке