любимой.
Миясэ чует ее густой запах и закрывает глаза. Проникшие вглубь пальцы чувствуют влажное гноящееся тепло.
— Тамаки… Где ты была, Тамаки?
Он широко раздвигает ее ноги и, не выпуская изо рта ее грудь, нащупывает вход в обитель этого влажного тепла. Солнечный блеск в отражении липкой воды канала то пропадает, то вспыхивает вновь, на дне Миясэ видит искривленные очертания какой-то дыры.
— …Коити…
Водоворот женщины по имени Тамаки засасывает его, и он проваливается в черную глубину, на миг время останавливает свой бег. Солнечный блеск возвращает Миясэ к действительности, он с силой входит в ее лоно.
— Ты… где… была?
Его слуха достигает равномерный шелест листвы, солнечный блеск превращается в одну яркую точку. За складками задравшегося свитера — блуждающий по потолку взгляд Тамаки. Он крепче сжимает задранные вверх ее ноги, его бедра продолжают монотонные движения.
Волна набегает на прибрежный песок и, растворяясь в нем, оставляет лишь пену. Но лоно Тамаки не море, пытается убедить сам себя Миясэ. Каждый толчок, словно шаг по дороге, ведущей в темноту, прочь от слабеющего мигания спасительного света.
«Ведь я уже не раз ходил этой дорогой», — думает он, составляя с Тамаки одно целое. Впереди разрастается призрачный блеск, он превращается в белую пелену, которая заполняет собой все вокруг.
— Коити!
«А точно ли это звала меня Тамаки», — думает Миясэ и погружается с головой в бездонный омут.
«Синий гранат», — подумал Миясэ.
На следующий день Нисикава, наверное, снова не выйдет на работу. Однако открыв тяжелую серую дверь офиса, Миясэ сразу увидел идущего по коридору с чашкой кофе Нисикаву и опустил глаза. На левой щеке у того красовалось большое темно-синее пятно, неровной поверхностью напоминающее гранат. Под левым глазом темнел кровоподтек в форме полумесяца.
— … Извините… позавчера… — начал было нечленораздельно оправдываться Миясэ, но Нисикава, щелкая языком, сразу скрылся за ширмой.
— Миясэ… мы уже разослали информацию касательно аренды собак, — говорит Мурой с поднятыми на лоб очками, развалившись на стуле.
Если Мурой, обычно ограничивающийся кивком в качестве приветствия, говорит такое, ясно — атмосфера в офисе нехорошая. «И еще это свидетельствует о том, что он заметил мою попытку извиниться перед Нисикавой», — думает Миясэ.
— Прошу прощения, что без меня, — отвечая, Миясэ бросает взгляд в сторону Нисикавы.
У того из-за отека на левой щеке слегка поднялся краешек левой губы, казалось, он криво ухмылялся. Не поднимая глаз, Нисикава с хмурым видом выводил адрес на конверте и сопел. Миясэ представил, как вместе с дыханием Нисикавы из его внутренностей вырывается черная злоба.
Перемешанный с табачным дымом и пылью теплый воздух из установленного возле окна обогревателя щекочет лицо. Неприятное чувство от соприкосновения с холодным воздухом на улице усугубляется необходимостью вникать в тонкости работы маленькой отраслевой газетенки и ложится на душу свинцовым грузом тоски.
Хлюпая носом, Миясэ садится на свой видавший виды стул, воспоминания доносят до него запах тела Тамаки. К нему примешивается запах новых татами в васицу, и вчерашний акт насилия встает перед ним в своей ужасающей черноте.
— Какого черта?! Это гранки не моей полосы!..
Адресуя сказанное к Найто, Миясэ удивляется, когда гранки, описав дугу в воздухе, шлепаются на его стол. На миг подняв голову, Миясэ вновь смотрит на стол перед собой. Гранки со статьей о такой услуге, как выезд на дом за телом животного для последующей кремации, лежат перед ним одним углом в пепельнице.
— Извините… — Найто с поклоном встает из-за своего стола.
«Мне твое „извините“ и даром не надо!» едва не слетает с уст Миясэ, но он вовремя проглатывает эти слова, не желая давать повода Нисикаве для очередного скандала.
Миясэ достает сигареты из кармана пиджака и закуривает. Он закрывает глаза от облака дыма, вырвавшегося из его рта. Снова перед ним белая спина Тамаки, в плавном изгибе ее позвоночника притаился тусклый свет из окна. Точно стебель бамбука лунной ночью, думает Миясэ и вспоминает, как вчера вечером он любовался изгибом спины Тамаки в васицу и курил.
Глядя на беззащитную спину любимой, он представлял себя маленьким капризным сорванцом, смотрящим на спину готовой все про-стать матери. Да какая мне разница, чем занималась Тамаки в Кобе? Пусть даже выпила с незнакомым мужчиной, опьянев, пошла с ним в гостиницу, а затем в любовном экстазе тянула руки к его шее и скрещивала ноги у него на спине, мне-то что…
…Вот она поднимает с пола кучку скомканного нижнего белья, опустив глаза, выворачивает его на лицевую сторону. Потом, не говоря ни слова, продолжая сидеть на татами, натягивает на ноги колготки, вспоминает ее обычную манеру одеваться Миясэ. Но тут издалека слышится шум мчащихся по Хассан-дори машин, ветер доносит обрывки объявлений с платформы Яманотэ-сэн, разрежая интимную атмосферу их — его и Тамаки — общения. Его снова охватывает ярость, растут подозрения.
— Миясэ-сан… Миясэ-сан…
Услышав свое имя, Миясэ поднимает глаза. Из-за книжного шкафа выглядывает Найто с телефонной трубкой в руке.
— Третья линия. Вас спрашивает женщина по имени Тиба…
— …Тиба?
В одно мгновение возвращенный из васицу в доме на Готанде на свое рабочее место в редакции, Миясэ не понимает сути происходящего. Перепутываются нити воображения, только что связывавшие его с Тамаки.
«Кто такая Тиба?» — роется он в памяти, но никак не может вспомнить.
— …Миясэ-сан? — говорит страшно низкий, словно свинцовый, женский голос.
— Да, — в растерянности отвечает Миясэ и вновь слышит леденящий душу голос из преисподней:
— Подождите минутку.
Сдвинув брови, Миясэ напряженно ждет. Трубка на том конце провода, скорее всего, прикрыта рукой. Вот доносится покашливание мужчины:
— А, Миясэ-сан, извините за прошлое недоразумение…
Это Савамура из газеты «Мёдзё».
— Уж и не знаю, как оправдываться перед вами… — медленно произносит он каждое слово. Слышимость такая хорошая, что даже телефонная трубка вибрирует в руке. Миясэ оглядывается, не слышит ли Нисикава или Найто.
— Может быть, встретимся сегодня?
Страшно низкий женский голос, вероятно, принадлежал той молчаливой девушке, что сидела рядом с Савамурой в якитория. «Так вот какой у нее голос», — удивился Миясэ. Теперь все понятно — ему вспомнились ее покрытые желтым налетом зубы, которые она старательно прикрывала ладошкой, когда смеялась. Она еще часто прислонялась лицом к плечу Савамуры.
— А что случилось? — говорит Миясэ и тушит сигарету о край пепельницы. Перед ним блестят стекла солнечных очков Савамуры. И хотя Миясэ точно знает, что Савамуры сейчас нет на четвертом этаже типографии «Таньё», его образ по-прежнему связывается с безликой фигурой молча поджидающего покойников человека, сидящего за деревянным столом.
— В прошлый раз хотел загладить свою вину, да как-то не вышло. Помните, я говорил вам о японском ресторане в Мегуро? Хотелось бы пригласить вас туда, у нас есть о чем поговорить…
Слышно, как Нисикава нарочито громко вздыхает. Прижимая плотнее телефонную трубку, Миясэ
