Один из номеров отводился для отдыха персонала, обычно там собиралась разношерстная и довольно подозрительная публика.
— Кто сегодня дежурит, Мавлюда?
— Рухсора.
Тура и Силач стали подниматься. На каждом этаже от лестничных площадок тянулись огромные холлы, пустынные, душные и пыльные, как Кызылкум.
— Батюшки! Какими судьбами! — Рухсора, дежурная администраторша, которую казах-швейцар успел все-таки предупредить по телефону, оставила компанию и спускалась им навстречу. Привлекательная семипудовая женщина в прозрачной кофточке, выдававшей конфигурацию и ткань бюстгалтера, с насурмленными бровями и помадой на губах и щеках.
— Вы так или по делу? Может, жены выгнали? — она заговорщицки засмеялась. — Ради Бога!
— По делу.
Лицо Рухсоры стало озабоченным — оно выражало ее готовность помогать.
— Нам надо поговорить с молодой женщиной… — Халматов обрисовал подругу завмага-иранца. — Не помню ее имени…
— Это Света, Гюльчехра. Но она сейчас не одна. У нее гость.
— Наш? Я знаю его?
— Нет. Он ездит по линии Госкомводстроя, по снабжению.
— А она что здесь делает?
— Так, путешествует… — Рухсора хихикнула. — У нас жил один артист, он говорил про таких — «детский ум, пустой кошелек и яички молодой обезьянки…». В общем, понимаете…
— Это-то да, это мы понимаем, — засмеялся Силач.
Слава супергорода в степи, которому покровительствует сам Отец-Сын-Вдохновитель, легенды о его щедрых, набитых крупными деньгами хозяевах вызывали наплыв сюда симпатичных особ, которых принято было именовать «легкомысленными». Дежурные администраторы работали с ними «в доле».
— Она давно в Мубеке?
— С того дня, как начальника милиции застрелили… — Рухсора имела в виду Пака. — Гюльчехра тоже ведь была там, в «Чиройли». С другом. Такой страх!
— Она часто приезжает сюда?
— Нет. Третий раз за два года.
— Понял. Сюда? — Силач толкнул дверь.
В большом двухкомнатном номере царили разор и беспорядок — свидетели бурного отдыха накануне. На хилом с гнутыми ножками арабском диванчике сидел огромный опухший толстяк в голубой пижаме и грыз тыквенные семечки. Он равнодушно посмотрел на вошедших, сплюнул скорлупки и меланхолично спросил у подруги, развалившейся в кресле перед журнальным столиком, уставленным бутылками и остатками закуски:
— Это к тебе?
Силач уверенно сообщил:
— Да, это к ней, — и, повернувшись к Свете-Гюльчехре, кивнул на толстяка: — что, эта голубая горная незабудка проживает здесь?
Она засмеялась:
— Нет, он зашел сюда в гости.
Толстяк продолжал неспешно грызть семечки. Желтые зубчики шелухи были расплеваны веером вокруг него на ковре. Шар живота мерно покачивался на коленях. Туре показалось, что когда-то толстяк проглотил одну тыквенную семечку и у него в пузе выросла тыква. Он подошел к толстуну, похлопал его по плечу и сказал:
— Ну-ка, давайте к себе в номер, нам поговорить надо…
Пузан доброжелательно покивал, с трудом поднялся с дивана и, забыв про тапки, босиком отправился восвояси.
— Между прочим, я вас сразу узнала. Вы приехали! в «Чиройли», когда меня допрашивали, — сказала Туре Света-Гюльчехра. Света лениво поправила распахнутый халат — длинный, до щиколоток, узкий, с серебряным по фиолетовому бархату шитьем. — И потом ночью в управлении…
— Я вас тоже узнал. Вы были с толстяком-иранцем…
— Ага! Это мой приятель. Он подвез меня на машине из Ташкента. Вообще-то, я из Зеленокумска…
— Начнем сначала. Вы приехали в кафе задолго, как все произошло?
— Примерно за час.
— Успели сделать заказ?
— Да. Лагманы, минеральная. Мой приятель принес шашлыки. Я уже говорила… Кто уж меня только не расспрашивал! И генералы, и полковники.
— Очень хорошо. Значит, вы не забыли то, что уже говорили. Представьте снова все как было. В какой момент вы увидели мужчину, который совершил потом преступление?
— Убийцу? Во дворе. Он стоял за шашлыками. Я шла в туалет.
— Почему вы обратили на него внимание?
— Я всегда обращаю внимание на мужчин:
— Он был один?
— Да.
— А что бы вы могли сказать об этом человеке?
— Мужчина, что называется, в самом соку, — она поправила на груди халат. Массивная, со шнурок толщиной, золотая цепочка у нее на шее тускло блеснула. — Вроде вас. Но он не в моем вкусе.
— А точнее?
— Грубый. Я толстяков люблю. Они слабые, а поэтому — нежные. А этот жесткий. Настоящий степняк.
— Так думаете? Почему?
— У меня был муж из Пахтаабада. Чем-то похожи.
— А что можно сказать насчет одежды?
Она пожала плечами.
— Одет дорого — финская тройка. И туфли хорошие. А все-таки, как будто давно куплено. И не носится. Добротное, но не новое… Редко надеванное!
«Об этом стоит поразмыслить…» — подумал Тура.
— А как по-вашему, кем он может работать?
— Он, я думаю, офицер. Или мент. Это точно. Не торгаш, — Гюльчехра задумалась. — Или, может, раньше в сапогах шлепал. Левое плечо — вперед, кру-у-гом!..
— Слушай, подруга, а ты не ясновидица случайно? — подбодрил Силач.
— Я же вижу людей… Ох, устала же я, ребята! — Она неожиданно потянулась всем телом. — Теперь бы капитально отдохнуть! А тут с понедельника опять! На работу, на учебу!
— Учишься? Повышаешь квалификацию? — снова спросил Силач.
Света засмеялась, и вся она была — один хитрый глаз.
— Вобщем, да. Платные курсы. Интенсивное общение, устранение комплексов…
— А работаешь?
— В санэпидстанции.
— Неужели даже в Зеленокумске знают о нас?
— О Мубеке? Конечно! У вас город знаменитый! Каждый второй — миллионер. Шучу, конечно. Не второй, так третий. Может, десятый. Миллионер или картежник.
— Кто раньше приехал в «Чиройли»? — спросил Тура. — Кореец или его убийца?
— Кореец.
— Точно? — включился Силач.
— Совершенно точно.
— А как думаешь, почему парень в синей куртке… — начал Силач.
— Сабирджон? Я уже всех знаю по фамилиям…
