— Нет, — Силач аккуратно, стараясь не касаться пыльных угольных куч, насыпанных рядом с блок- постом, вывел Автомотрису из укрытия, повел к шоссе. — С братом Уммата уже никто говорить не будет…
— Погиб?!
— Утонул. В магистральном канале. Захлебнулся. Экспертиза подтвердила — песок в легких. Отсутствие телесных повреждений.
— Когда это произошло?
— Позавчера. Вчера и похоронили… — Силач свернул на асфальт, трасса была свободна. — А теперь — погнали…
— У тебя еще что-то? — Халматов заметил, что Силач поглядывает на него в зеркало над головой.
— Так, детали… Если ты помнишь, на свадьбе Алишера я выразил удивление по поводу его брака…
— Как же! Он — кишлачный мальчик… А она — в Москве, в музыкальном училище, родственница достопочтенного Юлдашева… Я все помню.
— Мы еще удивлялись, почему Рахматулла-ака снисходителен к Яхъяеву, к его злобной шутке…
— Да.
Они уже долго катили по трассе, не замечая ее.
— Так вот! Я подвозил своего знакомого. Он проходил потерпевшим по общепиту. Помнишь? Сделал какое-то замечание по поводу плова…
— Помню. Пьяные повара догнали его, изувечили. Потом выдвинули версию о том, что он сам на них набросился. Был затронут престиж их шефа. Областная прокуратура вступилась за общепит…
— А я — за потерпевшего… Вот что он мне сказал под большим секретом. Невеста Алишера — такая же родственница Рахматуллы-аки, как ты или я. Он несколько раз брал ее с собой отдыхать. В отпуск. И всегда останавливается у нее, когда едет в Москву… Теперь Равшан подыскал ей мужа.
— Ну и новости ты привез… — Тура омрачился.
— А что у тебя с Хамидуллой? Сказал что-нибудь?
— Обещал подумать. Взамен предложил создать уголовно-полицейский синдикат. Против Юлдашева и Равшана.
— Надеюсь, у тебя хватило ума не бросать ему в ответ гордое милицейское «нет»?
— Хватило. Времена сердечных исповедей воров безвозвратно прошли…
Машина мчалась с рокотом и тяжелым гулом по дороге. Силач, лениво подворачивая руль одной рукой, что-то негромко насвистывал. Тура, сквозь накатывающую незаметно дрему, раздумывал — позвонит ли Хамидулла? Рассчитаться с врагами для него, должно быть, очень заманчиво. Зато руками Туры, за жизнь которого он копейки не даст. Так что выгода двойная — и свидетелей не останется. В изготовлении фальшивого коньяка Хамидулла участия не принимает. Весь этот промысел у него под боком ему только вредит…
«Брат Уммата погиб. Утонул в магистральном канале. Песок в легких.
Но никто не захочет ворошить материал об утопленнике… «Что, других дел нет?!» Опять же, заключение судебно-медицинской экспертизы… Как это бывает? Двое-трое амбалов окунают жертву головой в воду и держат?! Интересно, какой он был из себя, брат Уммата? — И внезапно вспомнил. — Пацан! Маджидов так и сказал: «Пацан. Нашел деньги на чердаке, сдал следователю…»
«Нашел деньги на чердаке, сдал следователю…» Может, не находил? Не сдавал? Кто-то заметил, что я интересуюсь этим делом — приезжал к Маджидову, брал Уммата из камеры. Рано или поздно я бы обязательно вышел на брата. Выходит, его поэтому и убрали? Но тогда какие деньги Уммат выплатил Маджидову? Кто их ему дал? Наконец, почему убрали брата Уммата, а не его самого? Впрочем, Уммат — вор, находящийся под стражей. Ему вряд ли поверят, даже если он признается в сделке с правосудием. Другое дело — его брат! Человек, который ни в чем предосудительном не замечен! Выходит, третья жертва…
Нет, не третья — я не учел убийство Садыка Закинова. Восьмилетней давности.
Убитый постовой Садык Закинов был милиционером-старослужащим — достаточно опытным и осторожным. Он не раз дежурил вблизи моста через сбросовый канал — место, пользовавшееся дурной славой, потому что его нельзя было объехать ни одному «дальнобойщику», ни одному спекулянту ранними фруктами или овощами. Ох, как некоторые постовые и инспектора ГАИ полюбили этот пост! Мост называли «Золотым», потому что только через него можно было выбраться на трассу. А для этого «блатной караван» из нескольких машин кружными дорогами съезжался по ночам к Золотому мосту. Собирали по пятьсот- шестьсот рублей с носа и давали гаишнику — лоцману, который и проводил караван.
Следствие по делу Садыка Закинова ничего не доказало. Денег при нем не обнаружили. Ничего не похищено, кроме табельного оружия. Единственное огнестрельное ранение, оказавшееся смертельным, было нанесено ему с близкого расстояния, почти в упор. А Закинов никогда не подпустил бы ночью близко к себе человека, которого не знал или считал подозрительным.
И на Золотом мосту и в «Чиройли» стреляли в упор…
Несмотря на поздний час, Улугбек не спал. Он сидел с красными глазами, обиженный на весь мир, всем своим видом изображая униженность и злость.
— Ты что надулся, как мышь на крупу? — спросил Силач.
Улугбек зашмыгал носом, на глазах стали накипать слезы. Надежда загородила мальчишку и сказала мягко:
— Не трогайте его. Его сегодня обидели.
— А что случилось? — спросил Тура.
— Яхъяевский мальчишка собрал своих дружков, и они его поколотили! Та же песня: твоего отца посадят, твой отец — вор.
— Хорошие времена наступили, — Силач, резко схватил за бока Улугбека и подкинул вверх. Не обращая внимания на его попытки отбиться, подкидывал непрерывно, пока тот не засмеялся. — Это они правду говорят! К счастью, твой папа — вор, и я — вор. Ты нам веришь? Мы хотим украсть у них дубину, которой они беззащитных людей всю жизнь молотят по голове!
Он развеселил Улугбека шутками, и все уселись за стол.
— Поздновато ужинаете, — заметила Надежда, снимая с плиты сковороду.
Силач вынул из сумки длинный цилиндр расписной консервной банки и протянул Улугбеку.
— А вот это лично тебе. Подарок. Давно не ел, наверное…
Улугбек восхищенно воскликнул:
— Сосиски! Настоящие!
— Настоящие, — сказал Силач. — Чешские. Будешь есть когда, относись к ним бережно…
— Почему? — удивился Улугбек.
— Потому что это очень редкое нынче животное. Сосиски первыми не выдержали экологической бури. Сколько людей предупреждали, чтобы их не трогали, что их осталось мало, что их надо беречь. А люди бессмысленно их ели и ели, ели и ели, пока они не исчезли совсем…
Выпили по нескольку рюмок водки, и как-то незаметно отошло напряжение долгого трудового дня. Тура, откинувшись на спинку стула, спросил Силача:
— Как думаешь, позвонит Хамидулла?
Силач неспешно дожевал, отодвинул тарелку и сказал:
— Не сомневаюсь. Позвонит обязательно.
— Почему так уверен?
— А я на его жадность рассчитываю. Люди — народ жадный, а уголовники — в особенности. Пока он не расстанется с надеждой, что ты ему поможешь раскроить голову Юлдашеву, он тебе будет помогать помаленьку. Для него большой профит в этом смысле светит.
— Ну, профит профитом, но он хорошо понимает, на какой риск идет, — резонно заметил Тура.
— Знаешь, жадность у самых умных людей мозги отбивает. Я часто вспоминаю историю, как несколько лет назад у нас появились здесь цыгане, которые ходили по домам и продавали банки с медом…
— Да-да-да! — подхватила Надежда. — Я помню. По двадцать рублей банка.
— Народ осумасшедшел, хватал этот мед, который был в два раза дешевле обычного, и ни одному человеку не пришло в голову задаться вопросом: а где же их пасеки, где их улья? Потом выяснилось, что это просто переваренный сахар с эссенцией. Но в момент, когда предлагали задешево, — все хватали. Я
