большой звезды Солнечной системы, которая и породила на Земле хаос из-за того электромагнитного излучения 2012-ого года со всеми вытекающими последствиями. Но победа эта была ровно на десять- одинадцать часов, пока светило вновь не зайдёт, прокатившись по небу, уже за противоположный горизонт, и вновь на Земле не воцарится тьма и не повыползают из своих нор кошмарные отродья…
Мы оба, обессиленные, свалились на пол, сели, прислонившись спинами к стене, и тупо, безвольно смотрели за принимающимся рассветом, подарившим нам ещё как минимум десять часов жизни.
Глава 16. Разводные мосты
Мерзкий, сладко-приторный запах тлена ударил в нос. Я открыл глаза и тут же, машинально, приставил ко лбу ладонь, закрываясь от слепящего солнечного света, бьющего через окно. Гоша спал, причём очень крепко; всё его лицо было залито ярчайшим солнцем, но он даже не морщился, как будто находился в кромешной тьме. Оно и немудрено, ведь прошедшая ночь выпила все силы, физические и душевные. Я с ужасом посмотрел на часы. Сколько же мы проспали? Без десяти девять. Что-то около полутора часов. Ещё толком не понимая, что происходит, спросонья не сориентировавшись в пространстве, я принялся оглядываться по сторонам, с ужасом вспомнив об ордах афганцев, ещё каких-то полтора-два часа назад не дававших нам право со стопроцентной уверенностью говорить о завтрашнем дне. Кругом трупы. В освещённой уже не искусственным и блёклым, а что ни на есть самым настоящим ярким солнечным светом. И в этом свете взгляду открывалась ужасная, невиданно жуткая и мерзкая картина: десятки изуродованных тел дьявольских бестий и их фрагментов, буквально почерневших от мощнейшего облучения естественным ультрафиолетом, были разбросаны по всей площади комнаты. Когда я окончательно пришёл в себя после сна, меня вырвало от всего этого вида и от запаха, сравнение которому трудно было и подобрать. Проснулся Гоша, наморщил лицо и приложил руку рукавом к носу, дабы не поддаться рвотному рефлексу.
Собираемся! — пробурчал он сквозь ткань куртки и встал с пола. Приподнялся и я, всеми силами пытаясь не поддаться вновь подступающему рвотному рефлексу. Затем мы молча, одной рукой закрывая нос, принялись паковать по рюкзакам остатки боеприпасов. Говорить мы не могли из-за тошнотворного запаха, да и не о чем было нам говорить. Мы оба думали лишь о том, как бы поскорее выбраться из этого зловещего могильника! Собрав все остатки боеприпасов и, распихав их по рюкзакам, мы взяли и тяжеленный пулемёт, оставить который в доме было бы непозволительной роскошью. Было жутко пробираться к окну, единственному выходу из здания, сквозь десятки нечеловеческих чёрных трупов. Даже чисто психологически было трудно заставить себя переступить через порог, ведь подсознательный страх того, что вдруг кто-то из тварей выжил и внезапно вскочит из груды тел, невозможно было обуздать. Трудно сравнивать, но прохождение крохотной комнаты было сродни прогулке по минному полю, не говоря уже о невыносимом запахе, уверенно пробивающимся даже из-под плотно прижатого к носу рукава левой руки; правой рукой я с одной стороны тащил пулемёт, соответственно с другой стороны его тащил Гоша. Выглянули в окно. Бог ты мой! Сколько же там было трупов! Сотни тел! Ужасная картина. Я больше всего на свете хотел теперь как можно скорее покинуть это дьявольское место. Мы, с трудом подняв пулемёт на подоконник, с силой толкнули его из окна вперёд и вниз. Тяжёлая бандура глухо плюхнулась на чёрные изуродованные тела, горкой наваленные под окном. От окна до трупов было всего-то чуть больше метра. Остальное же пространство под окном, более чем на метр вверх от земли, — убитые афганцы, этакая трупная 'лестница', выстроенная за ночь Гошиным пулемётом! Мы по очереди спрыгнули вниз и провалились ногами в это чёрное месиво. Тут уже вырвало и Гошу, и меня по второму кругу, хоть я и старался не смотреть под ноги. Собрав волю в кулак, вытащили увязший в телах пулемёт и скинули его с чёрной горы на землю. Затем, торопливо подхватив его, поспешили удалиться от зловонного месива и, обогнув дом, оказались у главного входа, у Хонды, надёжно подпиравшей входную дверь и питавшей нашу ультрафиолетовую лампу, спасшую наши жизни и бережно упакованную в мой громадный по размерам рюкзак.
Машина была нетронута. Да и что бестиям до железяки? Она не представляла для них никакого интереса. Да и мысль о том, что самый простой путь заполучить нас живьём, абсолютно беззащитных — это всего лишь навсего оборвать провода, выходившие из-под решётки радиатора и ныряющие в щель под дверью, не могла даже прийти в их безмозглые головы. Погрузили в багажник пулемёт, рюкзаки. Я отсоединил 'усы' от аккумулятора, аккуратно свернул их и тоже отправил в багажник. Всё, больше мы ничего из нужного здесь не оставили, ничего не забыли, и можно было ехать. Куда ехать? Конечно же, первым делом нам необходимо было заменить колесо с лопнувшей шиной, для чего нужно было вернуться к Транспортёру. Я и не надеялся, что заряда в аккумуляторе Хонды хватит на то, чтобы провернуть стартёр и завести машину. Естественно, так оно и было. Машина не заводилась. Но, надо отдать должное моей приверженности к механической коробке передач, паниковать было рано. Единственным, но вполне работоспособным вариантом было попытаться завести двигатель 'с толкача'. С другой стороны, у Хонды было пробито переднее колесо, рулевое, что до предела осложняло задачу даже просто вытолкнуть машину с этой придомовой фазенды, докатить её до, хоть и разбитой, грунтовой, но дороги. Но по сравнению с испытанием, которое мы пережили ночью, вытолкать машину и завести её 'с толкача' не представлялось уж таким непреодолимым препятствием на пути к выполнению миссии мирового масштаба. Хотя мои мысли были заняты теперь лишь тем, как и где мы будем искать в предстоящие часы Дашу, а совсем не идеей спасения Мира, и уж тем более не тем, как и где мы проведём в отсутствии былого обилия боеприпасов грядущую ночь. Вообще, мне кажется, что в такие моменты человек начинает мыслить совершенно иначе, нежели в повседневной жизни. Теперь, в отличие от своего обыденного образа мышления, когда я любил загодя простраивать сценарии развития событий на месяцы, а то и годы вперёд, я мыслил максимум с перспективой в один час. То есть я не задумывался уже даже о вечере, а лишь обдумывал насущные задачи: как бы сейчас нам лучше завести машину, как бы поскорее сменить лопнувшее колесо и… По логике, вместо троеточия должно быть: 'где искать Дашу, куда ехать, как действовать?', но этих мыслей на тот момент в моей голове не было. И не должно было быть! Ведь как бы оно там ни было, каких бы телодвижений не требовалось бы через, скажем, час или два, но, не выполнив текущую, тупую задачу и не заведи мы машину, то грош-цена всему тому, что можно наметить для выполнения через час!
Итак, я поставил нейтральную передачу, и мы с Гошей что было мочи навалились на Хонду, понемногу сдвигая её от крыльца назад, чтобы затем развернуть её 'лицом' к Ленинградке и выкатить, наконец, на грунтовую дорогу. Машина неохотно поддавалась. Мы, обливаясь потом, через десять минут сумели-таки по крохам развернуть и дотолкать автомобиль до дороги. Потом, собрав в кулак волю и преодолевая невероятно обострившееся от свежего воздуха чувство голода и усталости, принялись ускорять машину до необходимой для старта двигателя 'с толкоча' скорости. Полторы тонны едва ли развивали скорость пешехода по разбитой грунтовке, да вдобавок и со спущенной шиной. Но вот небольшой уклон дороги вниз, то есть спуск. Мы, насколько это было нам под силу, максимально разогнали машину, и я, на ходу заскочив в неё, наспех воткнул первую передачу и отпустил сцепление. Хонда дёрнулась, и из-под крышки капота приятно заклокотал двигатель, а из выхлопной трубы чуть доносился запах выхлопных газов.
