Гоша залез внутрь. Мы переглянулись и улыбнулись друг другу. Через семь минут мы уже подъезжали к укромно припрятанному между домиков Транспортёру. Мы вышли из машины, но двигатель глушить я не стал, чтобы аккумулятор успел наверняка зарядиться от генератора. Открыли Транспортёр, вытащили запаску. Я уже было принялся откручивать баллонным ключом болты с лопнувшего колеса, как вдруг мы с Гошей оба, совершенно отчётливо услышали из правого домика какие-то звуки. Глухой удар, ещё один. Потом какое-то звяканье, несколько шагов… Замерев на месте от столь неожиданного поворота событий, мы переглянулись, синхронно приложив указательные пальцы к губам и прошипев 'Тс-сс!'. Я аккуратно положил на землю ключ, поднялся, и вслед за Гошей беззвучно проскользил к прикрытому ставней окну. Тем временем звуки внутри домика по-прежнему отчётливо доносились для нас. Тут мы заметили, что входная дверь закрыта не плотно, а лишь прикрыта. Гоша машинально извлёк из кобуры пистолет, снял его с предохранителя. По-военному, юркнул спиной к стене, то же велел жестом сделать и мне. Мы стояли, прислонившись спинами к стенке, между приоткрытой входной дверью и окном. Звуки доносились и справа, и слева от нас…
Характерный рык развеял все наши опасения и догадки. Внутри, в тёмном помещении, находились попрятавшиеся от солнца афганцы.
Вот вы где, суки! — ехидно прошипел Гоша, спрятав пистолет обратно. — Ну, сволочи, пришёл наш черёд развлекаться. Гоша вытащил из рюкзака ручную гранату.
Не, не надо! — остановил его я. — Последняя же, ты чего? — я поразился тому, как боец потерял от злости всякий рассудок и совершенно уже не мыслил трезво, норовя израсходовать последнюю оставшуюся гранату. — Вон в Транспортёре ещё бензина чуток есть, масло в системе. Да и стоит удачно! — последним я имел в виду то, что Фольксваген стоял аккурат между деревянными домами, и оставалось лишь поджечь его, чтобы к чертям спалить обе хаты.
Уху… — буркнул Гоша, сбавив немного свой пыл, и убрал гранату. Довольно быстро я сменил колесо. Проколотое же кинул в багажник Хонды, пригодится. Пока минут десять я ковырялся с заменой колеса, Гоша что-то искал в салоне Транспортёра. Я не придал этому никакого значения, ведь сам бы перед тем, как спалить машину, не упустил бы возможности по максимуму извлечь из салона всё, что представляло хоть какую-то ценность. Краем глаза я видел, что Гоша сперва 'орудовал' в багажнике, время от времени пихая в рюкзак какие-то мелкие предметы, затем принялся потрошить бардачок. Мне показалось, что искал он что- то конкретное, хотя чего он там мог найти такого, что представляло бы явный интерес? Патроны? Вряд ли. Деньги? Смешно. Ну да ладно, его дело. Может там есть что-то для него символичное? Может фотография? Или что-то из принадлежащего Клопу? Собственно, мне было совершенно не интересно. Я лишь увлечённо крутил домкрат, прикручивал запасное колесо и думал, куда нам сейчас лучше ехать, где начинать поиски моего любимого беззащитного человечка.
…Тяжёлая рука, вероломно, из-за спины, прижала к моему рту и носу какую-то тряпку. Я было вцепился в, казалось, железную руку, пытаясь оторвать её, высвободить голову из тисков, но после пары- тройки вдохов сквозь ту самую тряпку, я почувствовал, что начинаю обмякать. Руки сделались словно ватными, ноги подкосились, сознание затуманилось, а перед глазами будто задёрнулся чёрный занавес и резко потемнело.
***
Да не могу я, Андрюха, никак не могу… — Шталенков никак не поддавался на какие бы то ни было уговоры и доводы Андрея. — Здесь же такое, тако-ое творится, тьфу! Не могу я ехать с мыслью о том, что Москву тут могут сдать, оставить… — Шталенков в пылу ударил кулаком по столу и, похоже, не рассчитав силу удара, аж зажмурился от боли и замахал кистью на уровне плеча. — И так уже все разъехались кто куда, как крысы с тонущего корабля поразбежались. Всем своя шкура важней… а я не могу, я должен тут быть. До последнего! Я должен, должен… — Он обеими руками закрыл лицо и с выражением то ли отчаяния, то ли досады, а, может, и с тем и другим, помотал головой.
Ну, Дмитрий Юрьич, ну… Я с Вами согласен абсолютно, но… Но на другой-то чаше весов и Москва и вообще весь наш Континент! Вы поймите, что без Вас вся операция затеянная может под угрозу встать в принципе, а там и Москве, и России в целом будет уже не помочь. Конец придёт уже окончательный. — Андрей экспрессивно жестикулировал и изо всех сил пытался донести до Шталенкова свои, надо заметить, небезосновательные опасения. — Не факт, что у ребят получится, нужно подкрепление, нужно! Видите же какая заваруха из ничего вышла! Шайка отморозков, а какие жертвы, какие последствия… А вдруг не доедут? Вдруг ещё чего? Риски неимоверно высоки, нужна страховка, Дмитрий Юрьич, нужна непременно, а кто как не Вы?!
В воздухе на минуту повисла тяжёлая пауза. Отчётливо было слышно мерное тиканье настенных часов. Шталенков уткнулся взглядом в заваленный бумагами письменный стол, средним пальцем нервно выстукивая сбивчивый ритм по его поверхности. Андрей сидел напротив Шталенкова, вполоборота повернувшись к столу. Он сидел, вытянув перебинтованную ногу вдоль стола. Рядом стояли два старых обшарпанных костыля. Штанина джинсов была обрезана почти от самого основания, а простреленная нога Андрея была перемотана кипельно-белыми бинтами, видимо, совсем недавно, поскольку они нисколько не разворсились и не потеряли стерильную белизну.
Давай дождёмся Карамзина, как он распорядится, так и сделаем. — Наконец-то, спустя десять секунд прервал тяжёлую тишину Шталенков и тут же, обращаясь уже не к Андрею, а глядя тому за спину, добавил: 'Легки на помине!'. Андрей обернулся и увидел входящего в кабинет Карамзина. В тот день Шталенков уже встречался с Карамзиным, да и не было времени на всяческие реверансы, поэтому дядя Дима не то, что не отдал тому честь, но даже и не встал со стула. — Только что, вот прямо десять секунд тому назад, про Вас разговаривали! — доложил Шталенков самому главному человеку на Лубянке.
Андрей же было подскочил со стула, чтобы сделать шаг навстречу вызывающему как трепет, так и глубокое уважение престарелому Ильдару Игнатьевичу, но тот жестом велел Андрею не тревожить лишний раз больную ногу и оставаться на месте, и сам подойдя к Андрею, пожал ему руку.
В каком же контексте вы тут меня вспоминали? — Карамзин посмотрел на Шталенкова, опершись кулаками о стол, — Кости мне перемывали? — шутливо спросил он и подмигнул. Шталенков улыбнулся в ответ, но весьма натянуто. Через какие-то несколько минут человек, вошедший в комнату, волевым решением может коренным образом изменить судьбу своего подчинённого, так привыкшего к своей пусть и нелёгкой, но любимой работе на Лубянке, к своему заваленному бумагами и папками со всякого рода
