захлебывалась от рыданий. Но теперь она оплакивала не только отца, но и честь матери. Мать подходила к ней, пыталась утешить, но девочка только отворачивала залитое слезами, покрасневшее личико. В конце концов мать решила пока оставить ее в покое. Но вечером, когда они остались одни, мать снова попыталась обнять плачущую девочку, но та в отчаянии вырвалась.
– Что с тобой, Анхелита, милая? – встревожилась мать. – Нельзя так убиваться. Я тоже горюю о твоем отце. Но, увы, все мы смертны, – она снова протянула руки к дочери.
Девочка отшатнулась. Ужас и отвращение выразились на детском лице. Мать начала догадываться, что ребенок наслушался всевозможных толков и сплетен.
– Скажи мне, доченька, – ласково заговорила она, – ты услышала обо мне что-нибудь дурное? Откройся матери. Пусть люди говорят обо мне самое дурное, пусть они даже правы. Но ведь я все равно люблю тебя.
У Анхелиты слезы снова хлынули потоком и она во всем открылась любящей матери. Та долго утешала дочь, говорила ей об ужасах безысходной бедности…
– Я прошу только одного, – проговорила чуть успокоившаяся Анхелита, – поклянись на Библии, что я действительно дочь своего отца Ласаро Гонсалеса и потому с полным правом ношу его фамилию!
– О, это я могу сделать с чистой совестью! – И мать незамедлительно поклялась.
Девочка всхлипнула еще несколько раз и совсем успокоилась.
– Ты можешь презирать меня, – откровенно сказала мать, – ведь я продолжаю оставаться любовницей каноника. Я не хочу оправдывать себя. Но говорю тебе откровенно: твое поведение радует меня. Я вижу, что моя дочь растет честной. Это то, о чем мы с отцом всегда мечтали: вырастить тебя честной и целомудренной.
– Я такой и останусь, – твердо решила девочка. – Но ты моя мать и я никогда не буду говорить дурно о тебе, не буду осуждать тебя, и заткну уши, если станут говорить о тебе дурное. Ведь ты настолько добра, что даже не напомнила мне о том, что все дурное, что ты делаешь, ты делаешь ради того, чтобы я ни в чем не терпела недостатка, – с этими словами она подошла к пригорюнившейся матери и приложилась губами к ее щеке. Это нельзя было назвать слишком уж ласковым поцелуем, но мать все понимала и не думала обижаться.
Так прошел еще год. Анхелита по-прежнему жила затворницей. Кроме шитья, она занялась и вышиванием, а также плетением кружев, и обещала стать замечательной мастерицей. Между тем, ее несчастная мать продолжала свою связь с каноником. Для Анхелиты это теперь не было тайной. Раньше, еще при жизни отца, девочка думала, что мать просто прислуживает, убирает комнаты, но теперь Анхелита знала все!
«Когда я вырасту и как следует обучусь вышиванию и плетению кружев, я стану сама зарабатывать себе на жизнь», – решительно думала она.
Девочку уже занимала мысль о том, получает ли мать наслаждение от своей дурной жизни, или просто стала смолоду жертвой своей бедности и беззащитности… Наконец Анхелита все же признала мать виновной.
«Да, бедность, и голод, и холод – это страшно, – рассуждала не по годам умная девочка. – Но разве Господь не учит нас терпеть лишения? Лучше умереть, чем вступить на дурной путь! Но я ни в коем случае не должна поддаваться дьявольской гордыне и осуждать маму! – тотчас спохватывалась она. – Не должна, не должна никогда!»
Но в самой глубине ее души наперекор всему тлел огонек неизбывного презрения к матери. Девочку это огорчало. Она мучилась, плакала по ночам в подушку, старалась быть с матерью как можно ласковей.
А несчастная ее мать, которая не беременела столько лет, и полагала потому, что ей уж никогда не понести, вдруг почувствовала, что ждет ребенка от каноника. Это было досадно и тем более неприятно, что пожилой каноник начал уже прихварывать и, вероятно, жить ему оставалось недолго. Желая быть честной с дочерью, она во всем ей открылась. Мать, конечно, чувствовала презрение дочери и трепетала от мысли, что это презрение еще усилится. Но Анхелита отнеслась к неожиданной новости спокойно и только посоветовала матери беречь здоровье. Бедная женщина, разумеется, не стала посвящать дочь в свои опасения. А опасалась она, что ее покровитель скоро умрет, и она останется с двумя детьми на руках, с весьма ограниченным достатком и скверной репутацией. Она уже стала подумывать о том, не вытравить ли ей плод, хотя она никогда не подвергалась подобной процедуре и боялась ее больше, чем самых трудных родов. В конце концов она решила, что самым лучшим будет поделиться своими опасениями с каноником, и так и сделала. Каноник обещал устроить ее судьбу. Она подумала, что он готовит ей новое замужество, а ей этого вовсе не хотелось, она отлично понимала, как отнесется к этому ее обожаемая дочь. Но у каноника другое было на уме. В качестве духовного лица он был вхож в дома знатных и богатых горожан. Он узнал, что супруга маркиза ждет второго ребенка и подыскивает кормилицу. Он поговорил с маркизом и горячо рекомендовал свою содержанку. Он упирал на то, что это честная и здоровая женщина, которая жила лишь с ним да со своим законным супругом. Маркиза де Монтойя, познакомившись с будущей кормилицей, одобрила ее. Так решилась судьба Анхелиты и ее матери. Из своего домика они переехали в комнаты, специально им отведенные во дворце де Монтойя. Бедная женщина распрощалась со своим долголетним любовником, рассыпаясь в самых что ни на есть искренних благодарностях. Вскоре этот достойный служитель церкви скончался и тогда все поняли, что он был не таким уж дурным и даже по-своему честным человеком.
Во дворце маркиза жизнь Анхелиты мало изменилась. Она по-прежнему проводила время за вышиванием, шитьем, плетением кружев, читала или горячо молилась. Беременность матери мало занимала ее. Ей было даже неприятно смотреть на обезображенную фигуру матери, на расплывшиеся черты ее лица. Однако постепенно девочку стала занимать мысль о братике или сестричке. Она начала представлять себе, как будет ухаживать за младенцем, укачивать, играть с ним, обшивать. Эти мысли вызывали невольную улыбку на ее строгом лице.
В положенное время ее мать родила мальчика, который скончался через несколько минут после рождения. Маленькую Анхелиту это печальное событие огорчило гораздо более, нежели ее мать, которая приняла смерть новорожденного с обычным женским смирением. Горе дочери очень растрогало женщину, но все же не сблизило мать и дочь.
Спустя недолгое время на свет появилась дочь маркиза, названная при крещении Аной. Кормилица, сделавшая все, чтобы молоко не пропало, приступила к своим обязанностям. Она очень привязалась к малышке и нежно полюбила ее. Этому чувству немало способствовало то, что Анхелита прониклась к маленькой девочке огромной нежностью, не отходила от кроватки под кисейным пологом и помогала матери и нянькам ухаживать за Аной.
Казалось, было бы более естественно, если бы у Анхелиты возникло чувство детской влюбленности в
