Я подумала, что дальнейшие расспросы бесполезны, но на всякий случай все же спросила еще:
– А помнишь ту историю о мулатке Хуане и донье Консепсион?
– Как же не помнить!
– Ты считаешь, Хуана поступила дурно, отомстив своей мучительнице?
– Хуана продала душу дьяволу. Она была колдунья. Разве можно ради какой-то мести жертвовать нашим вечным спасением?!
Я согласилась с ней и отпустила. А сама думала о том, что вот как странно; рассуждения Санчо логичны и нельзя не признать его правоты. Но разве рассуждения Сесильи менее логичны? И, возможно, эти две логические системы параллельны и не соприкасаются.
Глава пятидесятая
За обедом мы снова были одни с Коринной. Почему нет Санчо, я уже знала. Но меня удивило отсутствие лорда Карлтона. Ведь беглецы пойманы, он вернулся.
Коринна показалась мне еще более нервной, чем за завтраком. Я понимала, что ее тяготит и отвращает мысль о предстоящей экзекуции.
– Где Брюс? – спросила я.
– Он занят, – ответила она кратко.
Я хотела было сказать, что знаю о поимке беглецов. Но, поразмыслив, решила, что этого говорить вовсе не следует. Это прозвучало бы как издевательство.
Внезапно Коринна обернулась ко мне и отложила ложку. На глазах ее заблестели крупные капли слез.
– Ах, Эмбер, Эмбер, ведь ты знаешь Брюса! Ты знаешь, какой это благородный и справедливый человек! – Она тоже поняла, что я знаю о том, что пойманных рабов должны казнить. – Но он ничего не может сделать! Таков здешний обычай. Пойманных беглых рабов вешают. Если Брюс позволит себе нарушить это правило, он навлечет на нашу семью гнев всей округи. Пойми, мы живем здесь, мы не можем пренебрегать здешними обычаями!..
Я встала, обошла стол и порывисто обняла Коринну.
– Но кто вас принуждает здесь жить, Коринна? Если уж вы не хотите жить в Европе, почему бы вам не перебраться в город?
– Нет, – Коринна смутилась, – мы уже привыкли жить здесь. Здесь простор, детям есть, где гулять, это полезно для их здоровья. Мы вложили в устройство нашей усадьбы столько сил, что мы просто не можем ее покинуть! – Она заплакала.
Я нежно целовала ее мокрые от слез щеки, гладила по волосам.
Я твердо решила, что когда за ужином или утром за завтраком увижу Карлтона, то не стану даже заговаривать с ним о случившемся. Если он ничего не может изменить, если он сам – раб сложившихся обстоятельств, то стоит ли его мучить напрасно…
За ужином снова не было ни Санчо, ни Брюса.
– Брюс тоже решил поужинать в своей комнате, – сказала мне Коринна.
В этот день я не виделась со своим сыном. Я просто не знала, как держаться с ним. Осуждать происходящее? Но было ли бы это честно по отношению к Коринне и Карлтону? Делать вид, будто ничего особенного не происходит? Нет, я бы не смогла так притворяться. Да и зачем…
После ужина Коринна снова ушла к детям, посмотреть, как их будут укладывать спать. Она должна была побеседовать и с моим сыном. Мне было немного неловко. Я как будто перекладывала на ее хрупкие плечи все заботы о моем сыне. Но ведь этого хотел Брюс. Во всяком случае, я лишена возможности воспитывать сына, как бы мне хотелось. Но, может быть, встречи с Санчо и беседы с ним помогут моему мальчику вырасти человеком незаурядным…
Я снова задумалась. Так ли уж хорошо быть незаурядным, необыкновенным человеком? Можно ли считать дона Санчо счастливым? Но все же я бы не хотела, чтобы мой сын вырос заурядным ничтожеством…
Я поднялась к себе, позвала Сесилью, чтобы она раздела меня и причесала на ночь.
– Сесилья, – вдруг обратилась я к служанке, – ты знаешь, ведь я собиралась купить плантацию…
– О! – воскликнула служанка, – купите, ваша светлость, купите непременно!
– Нет, Сесилья, после того, что произошло, я никогда не решусь на такое рискованное предприятие.
– А что же такого произошло?! – с жаром возразила негритянка. – Что же такого произошло?! – повторила она почти гневно. – Несколько строптивых рабов осмелились сбежать от добрых хозяев и понесли за это справедливое и заслуженное наказание… Ну так что?
– Ах, Сесилья, Сесилья, – я грустно покачала головой.
Я уже поняла, что все разновидности человеческого рабства и несправедливости остаются столь постоянными во многом потому, что сами жертвы и рабы испытывают некое странное и, видимо, в высшей степени свойственное человеку наслаждение от своего мучительного и зависимого положения, готовы всячески оберегать и охранять это положение, и возмущаются, когда им подобные пытаются протестовать. Кажется, это особенно свойственно женщинам и рабам.
– Купите, купите плантацию, – продолжала уговаривать меня Сесилья.
– Но почему, почему ты этого так хочешь? Я не понимаю тебя, Сесилья!
– Что же тут непонятного, ваша светлость! Ведь если вы купите плантацию, вы тем самым
