именно скажет. И, кажется, продумал и не без моей помощи…
Я не знала, пойти в сад к дочери или уйти к себе. Но что я сейчас скажу ей? Ей хорошо. Она поглощена своей любовью. Я не должна ни о чем спрашивать ее. Может быть, она даже понимает, почему я так переменилась. Но это общение с Чоки должно сделать ее мягче, она не будет осуждать меня.
У себя в комнате я уснула. Николаос до ужина был в комнате Чоки. Я понимала, что распоряжается в этом доме Николаос. Почему-то прежде я не так отчетливо ощущала это.
Ужинали мы втроем: Николаос, я и Селия. С Чоки оставался Альберто. После ужина Селия прошла в комнату Чоки и простилась с ним на ночь. Теперь она была печальна, ей не хотелось расставаться с ним так надолго. Но она покорно подчинилась Николаосу. Будет ли она спать ночью? Я вдруг подумала, что, наверное, она поднимется к себе с этим твердым и почти бессознательным намерением во всю ночь не смыкать глаз. Она ляжет на постель, будет смотреть в темное окно и… незаметно для себя уснет крепким и здоровым сном.
Николаос отослал слугу. Мы вдвоем посидели с Чоки. Николаос осторожно спросил, знает ли он, что с ним случилось. Чоки уже знал. Конечно, от Селии. Николаос ему сказал, что когда он окрепнет, поедем в горы. Я стала рассказывать о горной деревне. Потом – немного о семье Монтойя. Чоки слушал с интересом. Потом Николаос дал ему лекарство. Мы подождали, пока больной уснет. Тогда мы вышли в нашу гостиную и сели у стола, как прежде.
Но теперь нам было гораздо легче. Ушла, ушла тень смерти.
– Ждешь моего рассказа? – спросил Николаос.
– Впервые после всего, что случилось, мы можем спокойно, неспешно поговорить. Я соскучилась по этим нашим беседам.
– И я. Я не такой уж мрачный человек, как ты, должно быть, полагаешь. Я был иным, когда Чоки был здоров. Да ты и его не знаешь…
– Мне рассказывал Перес, немного.
– Какого ты мнения о Пересе?
– У тебя не может быть плохих друзей. Он напомнил мне Санчо Пико, того вольнодумца, которого я любила, – откровенно призналась я.
– Рад за тебя, – просто сказал Николаос.
– Не очень тебя мучили сегодня?
– Теодоро-Мигель? Нет, все как обычно, я привык. Но…
– Что? Что-то плохое? Он говорил об Ане?
– Успокойся. Он – нет. Я говорил о ней.
– Ты? Зачем?!
– Понимаешь, ты видела Теодоро-Мигеля во дворце Монтойя. Он, конечно, не мог не понять, что это мы предупредили родителей девушки. Он знает все. Не было смысла притворяться перед ним.
– Нет, я все равно не могу понять. Он спрашивал тебя?
– Он все же Великий инквизитор. Не следует дожидаться, пока он начнет спрашивать. Лучше начать говорить прежде, чем он спросит.
Я помолчала. В сущности, я едва не спросила Николаоса, неужели он боится Теодоро-Мигеля. Но все же сдержалась, не спросила. К чему подобные обидные вопросы. Даже если и боится, значит, имеет на то основания.
– Что же все-таки ты сказал ему? – я старалась говорить как можно спокойнее и мягче.
Николаос угадал мои чувства.
– Не думай, будто я боюсь Великого инквизитора, – начал он. – Дело не в этом. Я просто немного знаю его. И я понял, что в данном случае, когда ему уже все известно, и мне смысла нет притворяться. Ты ведь понимаешь, должна понимать, мои с ним отношения основаны на определенного рода искренности и даже взаимной симпатии. Да, как это ни странно.
– Это, наверное, тяжелее всего? – невольно обронила я.
– Пожалуй. Хотя и к этому у меня выработалась привычка.
Однажды он сказал мне, что человек может привыкнуть решительно ко всему, к любой подлости и грязи способен относиться, словно к самой заурядной обыденности.
– Должно быть, он в чем-то прав.
– Я должен воспринимать его правоту, видеть его одаренность.
Иначе наши отношения прекратятся. Пустое холодное притворство ему от меня не нужно.
– Ты – мученик. Снова и снова повторяю это.
– Я научился получать даже какое-то странное болезненное наслаждение от моих с ним отношений. Но я не хочу углубляться в анализ всего этого. Подобным анализом любит наслаждаться Теодоро-Мигель, – не я.
– Но что же ты сказал ему об этой девочке?
– Только правду. Сказал, что ты случайно узнала о ее сходстве с этим изображением Святой Инессы. Сказал, что я предупредил ее родителей анонимным письмом. Сказал, что ты видела его, Великого инквизитора, во дворце Монтойя. Сказал, что теперь ничего не стану скрывать от него.
– А он?
