Преобладали мужские голоса. Константин уже начал учить меня русскому языку (кстати, по собственной методе), но пока мне было трудно понимать, когда говорили быстро.
Кажется, в Москве не было мостовых. Повозка наша подпрыгивала на ухабах и увязала в грязи. В конце концов она увязла так основательно, что Константину пришлось позвать на помощь прохожих. Я слышала, как они шумели, цокали языками и, судя по всему, подбадривали себя соленой бранью. Впрочем, все завершилось благополучно и мы поехали дальше. Нас впустили в ворота. Теперь мы с Катериной осторожно пересели поближе и выглянули. Внезапно она побледнела и прижала руки к груди.
– Что с тобой? – прошептала я по-турецки.
– Ах нет, ничего.
Но она явно была встревожена.
Я увидела широкий двор перед большим деревянным домом. Дом как бы разделялся на множество строений с округлыми и треугольными крышами. Во дворе собралось несколько мужчин, одежда их была похожа на одежду Константина. Английские торговцы и дворяне спешились. На нижней ступеньке наружной лестницы остановился рослый чернобородый человек. Голова его была непокрыта, черные волосы коротко подстрижены. Видно было, что у него черные, глубоко посаженные глаза, тяжелые нависшие брови, смуглая кожа, большой рот и крупный нос с широким переносьем. Черты лица и взгляд показывали жесткость и упрямство. Одет он был примерно так же, как и остальные, но кафтан его не был застегнут на пуговицы, а распахнут, и сшит из дорогой тяжелой ткани.
Все, что говорилось тогда, Константин перевел мне позднее. Я довольно быстро овладела русским языком и стала все понимать. Поэтому я сейчас перескажу и то, что говорилось в тот первый день.
Катерина отпрянула вглубь возка. Я не понимала, что ее могло так напугать, да и не особенно над этим думала. Мне было интересно смотреть и я, стараясь, чтобы меня не замечали, смотрела во все глаза.
Чернобородый, видно, был знатной особой. Константин приблизился к нему и поклонился, низко и унизительно согнувшись. Чернобородый махнул рукой.
– Привез? – спросил он.
– Привез, – почтительно отвечал Константин и снова согнулся в унизительном поклоне.
Затем Константин, обратившись ко мне по-английски, попросил меня выйти из возка. Я сошла, кутаясь в плащ.
Чернобородый молча и без всякого почтения разглядывал меня.
– Что ж она рябая-то? – наконец произнес он.
– Большая искусница в ихнем повивальном деле, – льстивым голосом заметил Константин! – Роду дворянского, вдова.
Чернобородый кинул на меня новый беглый взгляд и усмехнулся. Константин заглянул в возок и велел выйти и Катерине. К ней он обратился жестко и даже сердито. Я заметила, что девушка перекрестилась, прежде чем вылезла из возка. Затем встала, потупившись, низко нагнув голову в платке и прикрывая уголком платка рот и нижнюю часть лица.
– Что за девка? – спросил чернобородый.
– Турок подарил, – ответил Константин с улыбкой. – Ходила за английской госпожой.
Я думала, что стройная фигура Катерины привлечет внимание чернобородого и что именно этого она и боится. Но он только сказал равнодушно:
– Ну так пусть и дальше ходит.
Он уже хотел сделать какое-то распоряжение о нас, но тут к нему обратился один из английских дворян и на ломаном русском языке начал объяснять, что хочет наняться на службу в России и отлично владеет шпагой. Чернобородый взял из его рук оружие, деловито осмотрел, согнул и распрямил.
– Тонко, – бросил он.
– Это очень действенное оружие, – вмешался второй дворянин. – Им учатся владеть с детства, это требует особого умения.
– Умения, говоришь, требует? – Я уловила тяжелый взгляд чернобородого. – Мишка, Ванька! – крикнул он повелительно.
Тотчас же из группы мужчин, теснившихся вокруг нас, выказались двое молодых людей. Одежда их не отличалась от одежды Константина (я поняла, что здесь принято так одеваться), они были высоки и стройны. У одного была небольшая черная бородка, у другого – русая.
– А ну-ка, ребятки, покажите им, что какого умения требует! – скомандовал чернобородый.
Тотчас же молодые люди взяли шпаги у дворян и принялись фехтовать с необычайным искусством и проворством. Мои единоплеменники только разводили руками от удивления.
– Где они учились? – воскликнул один из них.
– Эти-то? – чернобородый хохотнул. – А у меня на конюшне их учение. Вот высеку их пару разов, так они еще и не то сделают. – И, глядя на изумленную физиономию англичанина, снова захохотал раскатисто. – Это ж холопы мои, – он повел широко рукой, – Мишка Шишкин да Ванька Алексеев, да прочие. И Коська Плешаков – холоп мой, – теперь чернобородый смотрел на меня. – Даром, что барина большого из себя строит! – он грубо хлопнул Константина по спине и тот угодливо захихикал.
Слово «холоп», я уже знала. Оно означало «раб». Значит, эти прекрасные фехтовальщики – рабы. И вот почему Константин был так сдержан, говоря о сословиях в России. Он здесь всего лишь раб. Но если в Америке рабами были чернокожие негры, привезенные из далекой Африки, то здесь рабами рождались и умирали, по внешнему виду ничем не отличаясь от своих господ.
Глава сто восемьдесят седьмая
Наконец чернобородый распорядился и насчет меня. Мы с Катериной должны были жить в женских покоях, которые располагались в высоком строении, называвшемся «терем».
