чём таком не думал, выбирая тебе платье. Он и не знает всех этих историй! Белый – это цвет начала и конца, и мы с тобой, – он понизил голос, – позаботимся о том, чтобы он означал конец Каприкорна, а не наш с тобой.
Он тихонько подвёл Мегги к столу и усадил на стул. В ноздри ей ударил запах жареного мяса.
– Что это за мясо? – спросила она.
– Похоже на телятину. А почему ты спрашиваешь?
Мегги оттолкнула тарелку.
– Я не хочу есть, – пробормотала она. Фенолио сочувственно посмотрел на неё.
– Знаешь что, Мегги, – сказал он. – Я думаю, следующую историю я должен написать о тебе: о том, как ты нас всех спасёшь одним своим голосом. Это будет захватывающая история…
– И с хорошим концом?
Мегги взглянула в окно. До темноты оставался час, самое большее, два. А что, если Мо тоже явится на торжество? Если он снова попытается её освободить? Он же ничего не знает об их с Фенолио планах. А если Чёрные Куртки опять будут в него стрелять? А если они всё же попали в него прошлой ночью?.. Мегги облокотилась на стол и уронила голову на руки.
Она почувствовала, что Фенолио гладит её по голове.
– Всё будет хорошо, Мегги! – шепнул он. – Поверь, мои истории всегда хорошо кончаются. Если я этого хочу.
– У этого платья узкие рукава, – прошептала она. – Как я достану оттуда листок, чтобы Сорока не заметила?
– Я её отвлеку. Положись на меня.
– А остальные? Они же все увидят, как я достаю листок.
– Ерунда. У тебя всё получится. – Фенолио приподнял её подбородок. – Всё будет хорошо! – повторил он, утирая ей указательным пальцем щёку, по которой катилась слеза. – Ты будешь не одна, хотя тебе, наверное, будет так казаться. Я с тобой, Сажерук тоже где-то на свободе. Можешь мне поверить, уж его-то я знаю, как самого себя. Он придёт хотя бы ради того, чтобы взглянуть на книгу, чтобы попытаться при случае её заполучить… А кроме того, на свете есть ещё твой отец и этот мальчик, который так влюблённо смотрел на тебя тогда, на площади перед памятником, где я увидел Сажерука.
– Прекрати!
Мегги пихнула его локтем в живот, но всё же невольно улыбнулась, хотя слёзы ещё застилали ей все: стол, собственные руки и морщинистое лицо Фенолио. Ей казалось, что она наплакалась за последние недели на всю оставшуюся жизнь.
– Почему? Красивый мальчик. Я бы сразу замолвил за него словечко твоему отцу.
– Перестань!
– Только если ты наконец поешь. – Фенолио снова пододвинул ей тарелку. – И эта ваша приятельница, как бишь её…
– Элинор.
Мегги положила в рот маслину и сосала её, пока у неё на зубах не запрыгала косточка.
– Да-да. Может быть, и она прячется где-то рядом, вместе с твоим отцом. Господи, как прикинешь, так получается, что нас чуть ли не больше.
Мегги чуть не подавилась косточкой от маслины. Фенолио самодовольно улыбался. Когда Мо удавалось её рассмешить, он высоко поднимал брови и делал такое серьёзное, удивлённое лицо, как будто при всём желании не мог понять, над чем она смеётся. Мегги вдруг так ясно увидела перед собой его лицо, что с трудом удержалась, чтобы не протянуть руку…
– Ты скоро увидишь отца, – прошептал Фенолио. – И расскажешь ему, что заодно невзначай отыскала свою мать и спасла её от Каприкорна. Это будет здорово, согласна?
Мегги в ответ только кивнула.
Воротник и манжеты платья кололись. Оно было сшито на взрослую девушку и великовато для Мегги. Ступив в нём два шага, она споткнулась о подол. Рукава были узкие. Впрочем, листок бумаги, тонкий, как крылышко стрекозы, пролез под манжету без труда. Она немного поупражнялась: засунуть, вынуть. Потом оставила его в рукаве. Бумага чуть слышно потрескивала, когда она поднимала руку или двигала кистью.
Когда Сорока пришла за Мегги, над колокольней всходила бледная луна. Свет её был как вуаль, наброшенная на лицо ночи.
– Ты не причесалась! – сердито отметила Сорока.
На этот раз с ней была другая служанка, низенькая женщина с красным лицом и такими же руками, которая явно нисколько не боялась ведьмовской силы Мегги. Она так резко провела гребнем, что Мегги чуть не вскрикнула.
– Туфли! – воскликнула Сорока, увидав босые ноги Мегги, выглядывавшие из-под длинного платья. – Неужели никто не подумал о туфлях?
– Да пусть она наденет вон те. – Служанка показала на стоптанные кроссовки Мегги. – Платье такое длинное, что никто не увидит. А потом – разве ведьмы не всегда ходят босиком?
Сорока посмотрела на служанку так, что слова замерли у неё на губах.
– Конечно! – воскликнул Фенолио, который всё это время насмешливо наблюдал за тем, как женщины обряжают Мегги. – Только так они и ходят. А мне разве не надо переодеться для такого торжественного случая? Что обычно надевают на казнь? Я ведь, надо думать, буду сидеть прямо рядом с Каприкорном?
Сорока выпятила подбородок. Он был у неё такой маленький и мягкий, как будто его взяли с другого, более доброго лица.
– Ты можешь оставаться как есть, – сказала она, вставляя в волосы Мегги усыпанную жемчугом заколку. – Узникам не обязательно переодеваться. – В её голосе звучала ядовитая насмешка.
– Узники? Как это понимать? – Фенолио отодвинул свой стул от стола.
– Ну да, узники. А кто же ещё? – Сорока отошла на несколько шагов и оглядела Мегги оценивающим взглядом. – Сойдёт, – сказала она наконец. – Странно, с распущенными волосами она мне кого-то напоминает.
Мегги скорее опустила голову, а Фенолио постарался отвлечь внимание Сороки, пока она не довела до конца свои наблюдения.
– Но я-то, милостивая государыня, не обычный узник. Вы должны это наконец себе уяснить! – заявил он. – Без меня всего этого вообще бы не было, включая и вашу собственную малоприятную особу!
Сорока в последний раз смерила его презрительным взглядом и взяла Мегги за руку – к счастью, не за ту, где под рукавом были спрятаны драгоценные слова Фенолио.
– Тебя отведёт часовой в своё время, – бросила она ему, уводя Мегги к двери.
– Не забывай, что говорил тебе отец! – крикнул Фенолио вслед Мегги, когда она была уже за дверью. – Слова оживут только тогда, когда ты почувствуешь их вкус на языке.
Сорока подтолкнула Мегги в спину.
– Поторапливайся, – сказал она, прикрывая за собой дверь.
ОГОНЬ
– Я знаю, что делать! – крикнула Багира, вскакивая. – Ступай скорее вниз, в долину, в хижины людей, и достань у них Красный Цветок. У тебя будет тогда союзник сильнее меня, и Балу, и тех волков Стаи, которые любят тебя. Достань Красный Цветок!
Красным Цветком Багира называла огонь, потому что ни один зверь в джунглях не назовёт огонь его настоящим именем. Все звери смертельно боятся огня и придумывают сотни имён, лишь бы не называть его прямо.
Когда на холмы опустились сумерки, они тронулись в путь. Гвина с собой не взяли. После того, что произошло во время последней их ночной вылазки в деревню Каприкорна, даже Фарид согласился, что так будет лучше. Волшебный Язык пропустил его вперёд. Он и не подозревал о том, как Фарид боится духов и прочих ночных чудищ. От него мальчик сумел это скрыть, не то что от Сажерука. К тому же Волшебный Язык не смеялся над ним за то, что он боится темноты, и это, как ни странно, уменьшало страх, загоняло его в дальний угол не хуже, чем дневной свет.
