воспоминания о вас вовсе не были детскими фантазиями, – усмехнулась она, и ее щеки вновь залились румянцем.
– А что вы обо мне фантазировали? – негромко спросил я. – Что-нибудь хорошее?
Я улыбнулся ей многозначительно и почти вызывающе.
– Я не то хотела сказать! – Она покраснела от корней волос до хрупких ключиц.
– Я знаю, что вы хотели сказать. Просто хотел понять, что еще может за этим скрываться.
– Намеки – порождение нечестных намерений.
– Незаконное, как я сам, – согласился я, обыграв мою фамилию.
– Прошу вас, синьор, я не такая искушенная, как ваши флорентийские женщины, и нахожу этот разговор непристойным! – Она глубоко вздохнула. – Я… я вас тогда не спросила, чем вы занимаетесь во Флоренции? Тогда в Вольтерре вы сражались, как кондотьер, так умело лечили раненых. Я решила, что вы наверняка врач.
– Я был в свое время и воином, и врачом. А теперь занимаюсь алхимией.
– Алхимией? Как интересно! – просветлела она. – Мы обедали во дворце Медичи две недели назад, и я слышала, как Марсилио Фичино рассуждал на эту тему. Он удивительный человек, такой умный и загадочный. Он знает все обо всех великих мыслителях древности и весьма убедительно говорил о том, в чем языческие верования совпадают с христианством! Я увлеклась, слушая его. Я хочу изучать алхимию. И астрологию. Боюсь, я не так образованна, как ваши умные флорентийские женщины, но очень хочу наверстать упущенное. Мне очень понравилось учиться. И хочется знать все больше и больше. Мой муж был так добр, что нанял мне учителя.
«Еще бы ему не быть к тебе добрым!» – снова подумал я. Я был уже не в силах сдерживать свою ревность. Она просто была слишком красива: эти яркие волосы, белая кожа и маленькие нежные ручки! Я хотел заполучить ее для себя. Я хотел обнимать ее. Хотел опрокинуть ее на землю прямо здесь, на рынке, и сделать такое, что она стала бы кричать от наслаждения. Я еще никогда не испытывал такого безрассудного вожделения и с трудом узнавал себя в ее присутствии.
Но вслух я произнес:
– Даже во Флоренции мало найдется женщин, которые занимались бы алхимией и астрологией.
– Что ж, а мне бы хотелось, – ответил она, искоса смерив меня задумчивым взглядом. – Может быть, вы взялись бы меня учить.
«Еще бы, – подумал я, – охотно бы взялся, только твоему мужу не понравится тот предмет, которому я стал бы тебя учить». И я сказал:
– А что вы собираетесь покупать? Если не знаете, у кого что купить, могу показать вам лучших поставщиков.
– Мой муж был так внимателен, что поводил меня по Флоренции и познакомил с лавочниками. – Изящным жестом она обвела прилавки. – Впрочем, сегодня я пришла сюда скорее послушать, о чем судачат люди. Ручеллаи принимают активное участие в политической жизни Флоренции, и об этом всегда много разговоров дома. Хочу быть в курсе событий, чтобы мне было о чем рассказать родственникам за обедом.
– Уверен, ваш муж ценит ваши старания, – произнес я, не сумев скрыть резкости в голосе.
Маддалена вскинула голову и взглянула на меня, нахмурив брови.
– Я чем-то обидела вас, синьор? – спросила она, и по ее прелестному лицу разлилось беспокойство.
Я мотнул головой. Но не смог удержаться и ответил упреком:
– Я думал, вы дождетесь, когда я вернусь за вами в Вольтерру.
– Дождусь? – испуганно переспросила она. – Вы имеете в виду тот последний разговор, когда вы садились на коня… как его… Джинори… уезжая из Вольтерры?
– Вы звали меня вернуться. И я вам пообещал, что приеду.
Она покраснела, засмеялась и схватилась рукой за шею.
– Синьор, как я могла принять всерьез сказанное по доброте несчастной обиженной девочке!
Я ответил угрюмым взглядом, и она добавила:
– Вы же сказали это не всерьез, правда?
– Мы этого никогда не узнаем, не так ли? – с сарказмом ответил я.
Она долго смотрела на меня, озадаченно наморщив лоб. А потом отвела глаза, и, может, мне только показалось, но я заметил грусть в ее переливчатых глазах.
– Маддалена, Маддалена! Где ты там бродишь? – воскликнул знакомый голос.
К нам, обнажив меч, спешил Ринальдо Ручеллаи, сопровождаемый двумя вооруженными людьми, в которых я узнал друзей Лоренцо – один был родственником Ручеллаи, другой – член семейства Донати.
– Милая, тебе не стоит выходить на улицу, пока народ бунтует, – встревоженно укорил жену Ручеллаи, целуя ее в лоб.
«Какая трогательная сцена, как мило!» – подумал я.
– Среди заговорщиков есть вольтерранин. Тот, что ранил Лоренцо в шею, – вольтерранин, – продолжал Ручеллаи. – Тебе лучше переждать дома, чтобы никто не подумал, будто ты как-то связана с ним, и не отомстил тебе! Я не хочу, чтобы тебя убили на улицах Флоренции. Я же сойду с ума от горя, если потеряю тебя!
– На рынке, кажется, все спокойно, люди собрались, чтобы обменяться новостями, мне здесь ничего не грозит, – возразила Маддалена, обведя рукой толпу людей, которые без умолку говорили, перебивая друг друга.
– Это уж мне решать, теперь я в ответе за твою жизнь, моя Маддалена, – повелительно заявил Ручеллаи непререкаемым тоном, который был ему очень к лицу, соответствуя и внушительному росту, и коротко подстриженной седой бороде, и белоснежным волосам.
«Только послушайте его, – подумал я, – как он уверен в своих неоспоримых правах!» И снова во мне взыграла озлобленная ревность. Я потупил глаза, чтобы скрыть недобрые мысли. Правая рука налилась кровью, пальцы напряглись, готовые схватиться за меч.
– Это спокойствие ненадежно, синьора, – предупредил другой Ручеллаи, статный миловидный юноша, которого я часто встречал с Леонардо. – Из деревень стекается народ, чтобы присоединиться к мятежникам. Послушайтесь лучше мужа и посидите дома. Лоренцо де Медичи отправил свою жену и детей к друзьям в Пистою.
– Я могу сопроводить синьору до дома, – предложил я.
– Буду вам очень признателен, – отозвался Ринальдо Ручеллаи и в знак благодарности пожал мне руку. – Я вновь перед вами в долгу. Мне нужно заниматься делами Лоренцо, но вы же скоро отобедаете у нас, синьор Бастардо? Позвольте нам выразить наше уважение!
– Разумеется, – согласился я.
Все трое ушли, и мы с Маддаленой проводили их взглядом.
– Пойдемте, синьора, вам нужно подчиниться своему супругу и повелителю.
Она даже не взглянула на меня. Ее губы дрогнули, но тотчас же она успокоилась. «Маленький бунт – это хорошо, – подумал я. – Интересно, смогу ли я разжечь из этой вспышки костер?» Мне хотелось вбить клин между Маддаленой и дряхлеющим стариком, который был ее мужем. Я хотел, чтобы она знала: она достойна другого, лучшего.
– Я бы не стал властно приказывать своей жене, – ласково произнес я. – Я считаю, что муж должен дать жене возможность самой принимать решения.
– Тогда, возможно, ваша жена пострадала бы во время бунта на улице, – беспечно ответила она, взмахнув густыми черными ресницами.
Она незаметно покосилась на меня, почти кокетливо.
– Мой муж любит меня и поэтому так печется.
– Любить можно по-разному, и вовсе не обязательно держать жену под замком, – проворчал я, потому что мне не нравилось, как она его защищает, и я отчаянно хотел ей показать, как сильно бы я ее любил.
– Синьор Бастардо, я вовсе не сижу под замком, для меня удовольствие выполнять мужнюю волю. Он очень предусмотрительный человек, а сейчас не самые спокойные времена!
«Не одна лишь седина делает его предусмотрительным», – подумал я и на мгновение представил себе,
