были заживо сожжены в начиненной дровами крепости. – Узкое и серьезное лицо Гебера исказилось гримасой боли. – Я до сих пор слышу во сне ее молитвы, потому что знаю: она молилась перед смертью.
– Ересь навлекает самый убийственный гнев, – кивнул Странник, сжимая узкое плечо Гебера своей крупной рукой.
Гебер глотнул воздуха, точно сдерживая слезы. У окна под столом стояла клетка, и два голубя, ударившись грудью о дверцу, выпорхнули на свободу и с воркованием полетели по комнате, мелькая в розоватом тумане.
– В чем была причина? В том ли, что Папа ненавидел нашу веру, или в том, что он желал завладеть нашими сокровищами и распространить свою власть на всю эту землю? – горько произнес Гебер. – Лангедок жил в богатстве и изобилии, славясь образованностью и терпимостью, распространяя катарские идеи на Фландрию, Шампань и Мюнхен. Церковь не пожелала это терпеть. Вера тут была ни при чем! Как всегда, речь шла о светской власти!
– Так вы знакомы? – вмешался я.
Войдя в комнату, я подошел к беседующим и перевел взгляд с одного на другого. Они были полностью поглощены друг другом и глядели друг на друга с непередаваемым восхищением. Воздух между ними накалился от старых воспоминаний и свежих впечатлений, обсуждаемых мыслей и общих шуток. Стоило прищуриться, и я бы увидел протянувшиеся между ними золотые нити магической близости… Я моргнул, и видение исчезло. Передо мной вновь стояли два человека, знавшие друг друга в далеком прошлом и хранившие каждый общую тайну, а я, как всегда, оказался третьим лишним, который со стороны наблюдает чужие теплые отношения.
– Я слышал… как ты там себя теперь зовешь, мой «совершенный» друг? – спросил Странник с нескрываемой нежностью в голосе.
– Гебер.
Странник засмеялся.
– Абу Муса ибн Хайян был бы в восторге!
– Может быть, да, а может, и нет. – Лицо Гебера смягчилось и больше не выражало такой муки, его губы тронула нерешительная улыбка. – Я разработал кое-какие принципы, которые он вряд ли бы одобрил, хотя, конечно, я не знал его так хорошо, как ты. Ну а ты, проказливый странник, взял себе какое-нибудь имя?
– Ни за что! Ни за что не позволю другим обрести надо мной магическую власть, – серьезно ответил Странник, и я в первый раз услышал, как он не ушел от прямого ответа. – Гебер, позволь представить тебе моего хорошего друга, доктора Моше Сфорно.
– Для меня большая честь познакомиться со всяким другом Странника, – улыбнувшись, произнес Сфорно, а потом посерьезнел, сразу став похожим на свою дочь Рахиль в минуту сосредоточенности.
– Рад встрече, доктор. Вы пришли по просьбе Луки, – сказал Гебер, глянув на меня.
– Он сказал, что его друг болен, – кивнул Сфорно, и его глаза устремились на шею Гебера. – Вижу, и вас чума прихватила.
– Я не хочу, чтобы вы умерли, – сказал я Геберу. – Синьор Сфорно – самый лучший врач!
Гебер вздохнул и погрозил мне тощим, запачканным в чернилах пальцем.
– Ты слишком много на себя берешь, парень! Не стоило тратить время на меня, доктор. Мне уже ничто не поможет. Хотя я несказанно рад встретить старого друга!
Он крепко сжал руку Странника.
– И как я сразу не догадался, что этот мальчишка именно с тобой время проводит! – воскликнул Странник. – Он возвращается от тебя таким надутым от чванства, каким вряд ли можно сделаться от таскания трупов!
– Я не чванюсь! – горячо возразил я. – Я выполняю достойную работу!
– В мире полно нахальных мальчишек, и это доказывает мне, что я был прав в своих убеждениях, полагая, что зло равносильно добру, – сухо ответил Гебер. – А именно этот нахальный мальчишка убедил меня в том, что одному времени вряд ли удастся вбить что-то в эту упрямую башку!
– Чего-чего, а времени у него будет достаточно, чтобы это узнать, – добавил Странник даже с какой-то радостью. – Жаль, я раньше не знал, что ты во Флоренции!
– Инквизиция сожгла на костре Чекко д'Асколи всего двадцать лет назад, – сказал Гебер, разведя руками. – Хороший он был парень, хотя не стоило трубить на весь свет, что Вифлеемская звезда – обыкновенное явление природы. Священники берегут свои чудеса. Они разожгли большой костер на площади перед дворцом Капитано дель Пополо и радовались, глядя, как пламя выпаривает плоть и жир с его костей. Алхимикам лучше сидеть тихо и не высовывать носа.
– Но я бы хотел встретить тебя пораньше, – грустно возразил Странник, не отрывая глаз от черного пятна у Гебера на горле.
– Прошу вас, подойдите поближе к окну, я вас осмотрю при свете, синьор Гебер, – попросил Сфорно и мягко подвел Гебера к окну. – Я прощупаю ваш пульс, а вы расскажете всю историю по порядку. У вас в ночном горшке не осталась моча? Я и на нее хотел бы взглянуть.
– Сердце мое бьется, история моя – это крепкое здоровье до того момента, когда меня настигла чума. А моча у меня вонючая, как у любого, на кого напала черная смерть, – проворчал Гебер.
Мне показалось, что Сфорно еле сдержал улыбку.
– Думаю, ваша история немного сложнее. Вам и правда больше ста лет? Неужели алхимики изобрели- таки эликсир жизни?
– Даже сам Гермес Трисмегист[68] повелевал использовать разум, чтобы достичь бессмертия, – кивнул Гебер.
Он сел на скамью у окна, а Сфорно склонился над ним и заглянул ему в глаза и горло. Их тихий разговор не был предназначен для посторонних ушей.
Странник подошел к иллюстрированной рукописи, которую читал Гебер, и я, любопытствуя, тоже последовал его примеру.
– Каждое слово излучает множество лучей, – сказал Странник, пробегая толстым указательным пальцем по изящно расписанной странице.
Цветы и маленькие животные вздрагивали под его касанием.
– Знаешь ли ты, Бастардо, цепляющийся за свое имя, что это за слово? – Он указал в текст.
–
– Все течет, – произнес Странник и раскинул мясистые руки, как бы обозначая весь необъятный мир и чуть не порвав при этом движении бечевку, которой подпоясал свой серый балахон на большом брюхе. – Даже твое чтение. Ты должен быть благодарен дочери Моше, хотя, если ее мать узнает о том, чем вы с ней занимались, могут возникнуть неприятности. Впрочем, Лие Сфорно некого винить, кроме себя. Вот что выходит, когда учишь грамоте женщин!
– А мы ничем и не занимались, – сухо ответил я, хотя у меня перед глазами возникли губы Рахили. – Рахиль честная девушка.
Я придвинулся к следующему столу и дотронулся до пирамидки из плоских серых камней, которые лежали подле горстки каштанов и разложенных рядком высушенных яблочных сердцевин. На сердцевинах были вырезаны лица. Рядом с ними лежала крошечная сморщенная голова – и она была так похожа на человеческую, что я даже чуть было не поверил, будто она действительно принадлежит маленькому человечку. Никогда не угадать, что найдешь на столе у Гебера. Я всегда обнаруживал нечто новое и диковинное и никогда не встречал дважды один и тот же предмет. И где только Гебер доставал эти вещи? А может, просто сам создавал в перегонных кубах и колбах по своему желанию? Я спросил:
– Почему вы зовете синьора Гебера «совершенным»?
– А почему бы тебе самому у него не спросить? – улыбнулся Странник, перевернув страницу рукописи.
Блеснул золоченый край белой пергаментной страницы, когда она встала вертикально и тут же упала.
– Кто я такой, чтобы судить о чьем-то совершенстве? Разве я похож на живое воплощение того, кто
