улыбкой. – До ответов, как я и сказал, ты должен докопаться сам. Тем увлекательней будет твое путешествие. Не так ли?
– Но вы же знаете ответы, – сникнув, сказал я.
– У меня свои ответы, а ты найдешь собственные.
Он отвернулся к стене и закашлялся, потом обернулся.
– Я бы посоветовал тебе изучить зодиак, значение созвездий и светил. На твоем дальнейшем пути тебе очень пригодится астрономия. Я вижу, как ты обучаешь ей дорогого тебе человека, прекрасную женщину… Ты найдешь несколько книг по этому предмету среди моих вещей.
– Ваших вещей? – переспросил я.
– Слушай внимательно, – строго приказал он, и в голосе его послышалась былая требовательность. – Ты мой наследник. После моей смерти все мое имущество переходит к тебе. Вместе с документом на владение этим жилищем. Я заверил его у адвоката.
От неожиданности я так и сел на пол.
– Мне не нужно ваше имущество!
– Тебе же нужны мои тайны, – просипел он со смехом, но тут же задохнулся.
Отдышавшись, он довольно произнес:
– Тебе нужны мои знания.
– Да, – признался я. – Я хочу научиться превращать свинец в золото! Я хочу понять, что именно произошло прошлой ночью и что вам известно о моем происхождении, и узнать действие философского камня, который вовсе не камень!
Увлекшись, я схватил его за плечи, а когда сделал это, вспомнил о том, что сегодня произошло с Убальдо Содерини и почему пошел навестить Гебера.
– Позвольте мне помочь вам вернуться к жизни и учить меня дальше, – возбужденно предложил я.
Задохнувшись от радостного возбуждения, я поднял руки. Сегодня они уже сотворили чудо, значит, смогут и еще раз. Я осторожно положил руки ему на грудь и выжидающе уставился на них. Но ничего не произошло. Никакого покалывания. Никакого жара. И ощущения хлынувшей воды. Гебер захохотал.
– Твой консоламентум[76] мне не поможет, – прошептал он. – Да и к тебе оно не придет таким путем. Пора подчиниться, дурачок, когда ты наконец это поймешь?
– Но я хочу вам помочь!
– То есть помочь себе, – ответил он и улыбнулся. – Когда ты научишься достигать успокоения, то сможешь сделать и то, к чему так стремишься. Это одно и то же.
– Консоламентум – это тепло в моих ладонях, которое направилось на болезнь и исцелило сегодня сына вельможи? – напряженно спросил я. – Как у меня это получилось и как сделать это снова?
– Консоламентум выше тепла и исцеления. Оно включает в себя завершение и совершенство.
Тщедушное тело Гебера сотряслось от кашля, а потом он отвернулся от меня и сплюнул кровь на подушку.
– Поэтому Странник называл вас совершенным? – задумчиво спросил я, пытаясь понять.
Было легче вернуться к привычному диалогу наших уроков, чем молча наблюдать, как он угасает у меня на глазах. И я хранил глупую, тщетную надежду на то, что смогу удержать его здесь, не дать ему умереть, если как ученик не соглашусь отпустить своего учителя.
– Потому что вы можете использовать консоламентум не только для исцеления, но и чтобы превратить свинец в золото?
– Мы не используем консоламентума, он использует нас! – воскликнул Гебер с таким накалом страсти, что она вспыхнула в его глазах дразнящими язычками желтого пламени.
Он приподнялся на локте, как будто собирался на меня накричать, но тотчас же бессильно упал на свое ложе. Я только поцокал языком при виде такой слабости. Я хотел поддержать его за спину, но он оттолкнул мою руку.
– Странник употребил старинное слово из языка прекрасной веры, которую я когда-то исповедовал, веры моей жены и друзей, хотя мы и не жили с ней как мужчина и женщина, после того как дали обет отказаться от плотского мира…
– Зачем вы это сделали? Если бы я женился, я хотел бы держать ее ночью в своих объятиях, – сказал я, испуганно представив, что кто-то мог добровольно отказаться от счастья супружеских объятий. – Я слышал, каким нежным голосом жена зовет во тьме своего мужа. Как можно от этого отказаться!
– Царство плоти – это царство сатаны, – прошептал Гебер. – Продолжать его – один из худших грехов. Поэтому мы пожертвовали плотскими узами супружества ради достижения совершенства. Наша любовь осталась любовью, как и всегда, сбросив шелуху плотской близости, которая есть служение Князю мира сего. Знай, мальчик, кому суждено прожить дольше, чем мне, что люди – это мечи, коими ведется великое сражение между добром и злом, светом и тьмой, между духом и материей. Силы противоборствующих сторон равны, и Бог-свет – это чистейший дух, чистейшая любовь, не запятнанная материей, совершенно отличная от вещественного творения. Князь мира сего – это сама материя, а значит, зло.
– Я в это не верю. В этом мире есть красота, красота от Бога, мы видим ее на картинах Джотто, – не унимался я. – Разве грех наслаждаться красотой, данной Богом?
– Как это похоже на евреев! – улыбнулся Гебер. – Неудивительно, что ты нашел к ним дорогу. Тебе это было суждено. Они будут говорить тебе, что наслаждаться Его творением – главное Его веление, самая священная Божья заповедь. «И Бог увидел, что это хорошо».
– Не знаю, как там насчет Его велений. А если и так, то повелитель из него неважный, не больно-то его слушаются! Судя по тому, что я видел, люди делают что им вздумается. Они насилуют, крадут, калечат и убивают всех подряд, не обращая внимания на священные заповеди, и не несут за это никакого наказания, кроме разве что тех, какие им перепадают от других людей, – сказал я с раздражением, потому что чувствовал, как секрет превращения золота ускользает из моих рук вместе со слабеющим дыханием алхимика. А с этим секретом канут в небытие и все ответы на мои незаданные вопросы: о прошлой ночи, о моих родителях… Под раздражением крылась мучительная боль, но я не хотел давать ей волю. Иначе потороплю Гебера на тот свет.
И я сказал:
– К евреям меня привел случай. Я встретил толпу, которая побивала камнями Моше Сфорно и его дочку.
– Нет такого понятия, как случай, – возразил Гебер. – Под поверхностью любых событий кроется плотно сплетенная ткань предназначения!
– Предназначение – это шутка Бога, причем подшутил Он над нами!
– Когда я вернусь, то еще поспорю с тобой об этом, – прохрипел Гебер.
– Боюсь, на этот раз вы не вернетесь, мастер Гебер, – негромко ответил я, не в силах больше скрывать свою боль. – Вы обречены. Я много раз видел смерть и узнаю ее приближение.
– Возвращение неизбежно для тех, у кого еще остались желания, – просипел он. – Помни это, когда тебя охватит жажда золота.
Потом он закашлял кровью и, не в силах даже повернуть голову, запачкал подбородок и щеки. Я вытер его лицо покрывалом.
– Принести воды, синьор? – заботливо спросил я, и меня кольнуло в сердце сознание того, что мне следовало бы ухаживать за ним, а не спорить. Хорош будущий врач!
Гебер отрицательно мотнул головой.
– Может быть, дать что-то, что облегчило бы боль? Вина и немного того очищенного отвара из маковых цветков? Вы показывали, где он хранится.
– Вся моя жизнь была дана мне для того, чтобы я научился умирать, – прошептал он. – Зачем затуманивать свой разум на главном повороте пути?
– Потому что смерть неизбежна, но страдать вовсе не обязательно, – печально ответил я. – Я мог бы избавить вас от мучений.
– Ты будешь хорошим врачом. Хочешь избавить разумные существа от страданий. Помни это, когда… – шепот Гебера угас.
Он улыбнулся краешком рта, качнул головой и взглянул на меня блестящими глазами. Я вдруг начал вспоминать, видел ли раньше эти глаза без оправы странных очков, и тут понял, что он уже не может
