Он махнул на прощание рукой и зашаркал обратно в город по булыжной мостовой. Пройдя несколько шагов, он оглянулся.
– Береги осла, Бастардо! Он тоже мой старый друг, – крикнул Странник.
Я ответил не слишком приличным жестом, отчего Странник расхохотался, а я медленно расплылся в улыбке. А потом мы оба замолчали. Странник пошел своей дорогой, а я – дальше, в Тосканские холмы, чтобы похоронить еще одного друга.
ГЛАВА 12
Теперь у меня было столько денег, сколько я и не мечтал получить. Похоронив Гебера, я отправился в Палаццо дель Капитано дель Пополо и обнаружил, что Странник был прав: Гебер оставил после себя солидный счет из тысячи флоринов, который пополнился от удачных вложений в шерстяную фабрику и виноградник в Анчьяно. Джинори, которого я звал Рыжим, владел примерно третью такого состояния. Но зато у Джинори был дом, где он жил, где располагалась его мастерская, а также запасы материалов, необходимых для его ремесла, – красящие вещества, рулоны тканей и прочее. Теперь я богач, владеющий устроенной мастерской и всем, что нужно для этой работы. Придется заплатить налоги, но я ведь мог вступить в права владения, когда пожелаю. Сейчас, когда умерло пол-Флоренции, юридические формальности, связанные с завещанием и получением наследства, улаживались быстро. Те, кто выжил, торопились вернуться к производству шерстяных тканей и международной торговле, торговле зерном и предметами художественных промыслов, банковскому делу и инвестированию, карнавалам и искусству, потому что именно все это делало нас Флоренцией, говоря словами Папы Бонифация – пятым элементом мироздания.
Я вышел из дворца, словно одурманенный. Стоял по-зимнему прохладный день, над головой раскинулось желтоватое небо, похожее на маслянистое молоко, а у меня в руках был листок бумаги, в котором перечислялось все мое наследство и который давал мне право снимать средства со своих новых счетов. На площади перед дворцом ветер вырвал у меня из рук бумагу и швырнул наземь. Когда я наклонился поднять ее, рядом раздался стук копыт скачущей лошади. Едва мои пальцы коснулись листка, как всего на расстоянии волоса от них в бумагу воткнулась шпага. Я поднял голову и увидел, что надо мной, вытянув оружие, с презрительной усмешкой склонился Николо Сильвано.
– Что, наследство собираешь, колдун? – спросил он. – Ну и долго оно у тебя продержится, пока люди не узнают, кто ты есть – порождение греха и источник зла? Мой отец говорил, что однажды спас тебя, когда толпа чуть не сожгла тебя за твое уродство!
– Твой отец меня не спасал. Твой отец за свою жалкую жизнь ни одного доброго дела не сделал, – равнодушно ответил я. – Меня спас великий человек, а твой отец просто оказался поблизости и утащил в свое логово.
– Мой отец был великим человеком! А кем был твой отец, таким же блудным уродом, как ты? А ты никогда не задумывался, Бастардо, какая дрянь породила такое чудовище и бросила на улице? – засмеялся Николо. – Не задумывался? Мой отец иногда размышлял над тем, что за человек мог породить такого красавчика, а потом бросить его на произвол судьбы.
– О чем я задумываюсь, тебя не касается, – ответил я, не позволив ему себя разозлить.
Задуманное убийство заняло все мои мысли. Посмотрев оценивающим взглядом, я увидел, как он сидит, в каком положении шпага. Держал он ее неловко, как будто она была новая, и я знал, что он никогда не брал уроков фехтования. Я резко выпрямился и вышиб ее ногой. Шпага отскочила от листка и чуть не вылетела из руки Николо. Он зашатался в седле и еле удержался, неуклюже вцепившись в гриву лошади. Присев, я подхватил листок, ловко увернувшись из-под железных копыт гарцующей лошади, обутых в железные подковы.
– Меч у тебя, может, и есть, но дворянином тебе никогда не стать, – довольно произнес я, не упустив возможность его уязвить. – Кем бы я ни был, ты-то все равно останешься отродьем гнусного держателя борделя, который порабощал и убивал детей!
– Я уже дворянин, отцы города дали мне дворянство, – ответил он, выпрямившись в седле, и покрепче взялся за шпагу, наворачивая круги возле меня. – Сейчас во Флоренции самое время ловить удачу, и я ухвачусь за нее, вот увидишь! Мой отец бы мной гордился!
Николо направил свою лошадь на меня, но я хлопнул ее по крупу, и лошадь пугливо отпрянула, чуть не скинув седока.
– Только змея гордится змеей.
– Ты завидуешь, потому что у меня есть отец, – пропел Николо и, снова выпрямившись, самодовольно ухмыльнулся, собрав узду в ту руку, в которой держал шпагу. – Я тоже оставил тебе особенное наследство, во дворце моего отца. Не забудь забрать, ублюдок!
Не успел я опомниться, как он наклонился и ударил меня свободным кулаком по лицу. Тут я вышел из себя и попытался неуклюже спихнуть его с седла. Он засмеялся и дал мне кулаком по зубам. На его стороне было то преимущество, что он сидел высоко в седле. Лошадь вздыбилась, и я отскочил, чтобы не попасть под ее копыта, а Николо, хохоча, умчался прочь.
Я не сразу пошел в бордель, хотя Николо наверняка хотел, чтобы я бросился туда со всех ног. Я поклялся, что больше никогда не буду следовать указкам тех, кто носит имя Сильвано. Я сам решу, куда мне пойти и когда. Поэтому я вернулся в дом Сфорно с разбитой губой и синяком под глазом. Моисей Сфорно стоял в кухне у очага, пил вино и доедал полдник – холодного жареного цыпленка и соленые черные оливки в специях. Я догадался, что он ходил навещать больных. Увидев меня, Сфорно удивленно вскинул брови, отставил кубок с вином и подошел осмотреть меня. Рука у него были мягкая, но твердая, и я решил, что если стану врачом, то и у меня будут такие же добрые руки. От целительных прикосновений Сфорно из меня испарилось все напряжение после стычки с Николо.
– Умойся, и все пройдет, – сказал он и отошел, взяв свой оловянный кубок. – Николо Сильвано?
Я кивнул.
– Синьор, я теперь богат. И у меня есть свой дом. И дело. Лавка, где продаются крашеные ткани.
Сфорно улыбнулся.
– Замечательно. Значит, ты уйдешь от нас и будешь торговать в лавке?
Он подошел к бутыли с вином и налил мне кружку. Я подумал секунду и сказал:
– Я переселяюсь сейчас. Синьора Сфорно будет рада. Но если вы согласны и дальше учить меня, я хочу стать врачом.
– Можешь не торопиться с переездом, – сказала госпожа Сфорно.
Она вошла в кухню в простом коричневом фартуке, с корзиной, в которой лежали картошка, капуста и морковь. Даже не взглянув на меня, она принялась чистить и резать морковку, и скоро на столе уже была груда тончайших оранжевых очистков. Женщина работала, склонив над столом красивую голову в желтом чепце.
– Ты еще очень молод. Тебе лучше пожить у нас и научиться всему, что тебе может дать Моше. Он говорит, у тебя талант и ты станешь хорошим врачом.
– Благодарю, синьора, – пробормотал я, довольный тем, что меня все-таки признали, пускай хоть небрежно.
Я робко глянул на Сфорно. На его крупном бородатом лице было написано удивление. Но потом он молча улыбнулся мне.
Госпожа Сфорно продолжила:
– К тому же ты не умеешь ни стряпать, ни убираться, а слуг в городе днем с огнем не сыщешь. Ты мог бы сдать мастерскую в аренду…
– Вы уже знаете? – удивился я.
– Хотя женщины и сидят по домам, это не значит, что они ничего не знают, – язвительно ответила она, напомнив мне Рахиль. – Так вот, тебе лучше всего сдать свою мастерскую в аренду.
– Столько людей умерло, трудно будет найти съемщиков, – заметил Сфорно, расчесывая бороду пальцами.
– Еще два-три месяца, и появятся, – уверенно сказала госпожа Сфорно. – Флоренция наполовину вымерла, но скоро понаедут люди из других мест. Черная смерть прошлась по многим городам, и люди потянутся во Флоренцию, чтобы начать жизнь заново. – В ее словах был здравый смысл. Она снова вернулась к работе. – Деньги за аренду будешь класть в банк. Пускай они там и лежат. Я не хочу, чтобы ты
