собой вины, исправно выплачивая приличное жалованье за работу по дому. И она, по всей видимости, была довольна таким положением дел. А сейчас, словно очнувшись ото сна, я вдруг сам удивился своей отстраненности, ведь я даже не помнил ее имени. Пускай это и не женщина из моего видения, моя суженая, не та, чье отсутствие я использовал как предлог для бесконечных любовных увеселений, она как-никак добрая душа. Она заслуживала чего-то в ответ на свою щедрость. Может быть, я не спрашивал ее имени, чтобы не расстраиваться из-за того, как далеки мы друг от друга из-за разной меры отпущенных нам дней?
Странник подвинулся ко мне, постучав пальцами по столу, чтобы привлечь мое внимание.
– А теперь подумай, почему великий раввин не стал лечить человека, а отправил его к другому?
– Может быть, этот человек предложил ему недостаточно денег? – предположил я.
Странник смерил меня холодным взглядом. Я пожал плечами.
– Великий раввин знал, что страдания человека – это милость Божья, и он не хотел лишать его этой милости, – неторопливо произнес Странник и ударил ладонью по столу, так что задребезжали тарелки. – Милость Божья!
– Хочешь сказать – смех Божий! – живо отозвался я, подливая себе вина. – Еще одна подлая шутка Бога!
– Болезнь человека уравновесила его долг перед Богом. Бог позволил человеку отработать свой долг, чтобы он мог вернуться к цельности!
– Долг? Какой долг? – воскликнул я.
– Я что, все тебе должен объяснять? – встряхнул плечами Странник. – Долг из этой жизни, из другой жизни, кто знает? Великий раввин знал и видел, что долг выплачивается через эти страдания и таким образом человек может подняться к высшему преображению. Он не хотел лишать человека этой возможности. Но и не хотел оставлять человека в его мучениях, поэтому послал его к низшему раввину, который не усмотрел бы в страданиях Господню милость.
Странник откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, вытянул грузные ноги и повертел ступнями, будто бы разминаясь.
– Другой жизни? Какой еще жизни?
– Как? Разве Гебер не говорил с тобой о переселении душ? – удивленно переспросил Странник.
Он сделал глубокий глоток вина, подцепил помидор с тарелки и бросил в рот. Сплевывая мелкие зернышки и сок, он проговорил:
– Гебер был хорошо осведомлен в этом вопросе. Он читал «Сефир Бахир»,[97] книгу просветления, даже со мной. Он знал, что души обязательно возвращаются на землю снова и снова, пока не выполнят свое предназначение. Полагаю, его век оборвался раньше, чем он успел обучить тебя всему, что тебе требовалось знать. Ты должен учиться сам, волк, который хочет остаться волчонком. В этом значение философского камня.
– Мне нужно было узнать, как превратить свинец в золото, а его век закончился прежде, чем он успел мне рассказать, – сказал я недовольным голосом.
Я всегда жалел о том, что не узнал главного секрета Гебера. Несмотря на то что теперь – благодаря наследству и работе – у меня было много денег, меня никогда не оставляло ощущение, что чего-то недостает и этот недостаток можно было восполнить только умением превращать свинец в золото. Я встал и рассеянно зашагал по комнате, которая вдруг показалась мне слишком тесной, слишком далекой от центра событий. Я жил в изгнании и даже не знал об этом. В кухню резво прибежала служанка, как будто что-то стряслось.
– Неужели ты так мелко мыслишь, Лука Бастардо? – с упреком произнес Странник. – Подумаешь, золото! Его легко получить. Я говорю о воспитании души! О человеческой судьбе и божественном порядке! О том, что каждая душа должна с должной истовостью выполнять все заповеди, потому что если какая-то частичка души не выполнит всего хотя бы в одном из трех аспектов – дело, слово или мысль, – вся душа будет вновь и вновь рождаться в ином воплощении, пока не выполнит все.
– Я слыхал об этом переселении душ, когда ехал на верблюде в Китай, слышал о том, что души облекаются в новые тела, как мы в новую одежду. И меня это не убедило! Это только приятная сказка для утешения людей. Мы всего лишь игрушки из праха и крови, игрушки Бога. Кто мы такие, чтобы заслуживать новую жизнь? Кто мы такие, чтобы вообще заслуживать жизнь? И без того это чудо или грандиозная шутка, что мы вообще рождаемся на свет, а на большее не стоит и рассчитывать! – горячо произнес я. – Величайшая радость человека – это искать и обретать красоту. Твоя история не для меня, Странник!
– Ты уверен, что стоит делать поспешные выводы прежде, чем она принесла свои плоды? – спросил он и улыбнулся.
Он достал что-то из разорванной и залатанной серой рубахи, и я увидел конверт. Он протянул его мне, и я выхватил письмо из его узловатой, исписанной толстыми венами руки, снова сел и бережно распечатал.
– Это от Ребекки Сфорно, отправлено недавно, – в изумлении сообщил я. – У нее и у всех Сфорно дела идут неважно. Во Флоренции снова свирепствует чума, и война у ворот. Ее внуки больны. Надеюсь, они еще не умерли.
– Я подожду, пока ты соберешься, – сказал Странник. – Слышал, сегодня вечером уходит корабль. У капитана передо мной должок.
– Я еще не сказал, что поеду с тобой.
– И пусть твоя милая служанка соберет нам в дорогу этих помидор, а? – добавил он. – А лучше пусть целую корзинку с едой снарядит. На этом острове превосходная еда.
И вот я собрал кое-какую одежду, взял картину Джотто, очки Гебера и записную книжку Петрарки, уложил все в сумку, которая повидала десятки портов за последние сорок лет – лет, которые вдруг показались мне такими же пустыми, как и страницы той записной книжки. Я попросил служанку собрать нам дорожную снедь. А перед уходом вырвал листок пергамента из незаполненной записной книжки Петрарки и написал записку, в которой передавал свою маленькую лачугу и весь скарб этой женщине. Отдал письмо ей вместе со всеми деньгами, какие нашлись в доме, и торопливо поцеловал. К моему удивлению, она взяла в ладони мое лицо и подарила мне нежный и долгий поцелуй в губы.
– Ты был добр ко мне, Лука Бастардо. А теперь иди с твоим чудным ироничным Богом, – сказала она. – Я всегда знала, что ты не долго тут пробудешь. Твои родители, наверное, были странниками, которые зачали тебя под беспокойной звездой.
Ее милое кастильское лицо погрустнело, и на темных глазах проступили слезы.
– Прощай, э…
– Грация, – подсказала она, улыбнувшись совсем без обиды.
– Грация, – повторил я.
И я отправился вместе со Странником вниз по крутому холму к побережью моря. Мы шли по булыжным переулкам, вниз по вырезанным в склоне холма ступеням, через заросли фиговых, оливковых и миндальных деревьев, мимо разбегающихся диких кошек, кабанов и куропаток, которые шныряли в буйной растительности. И наконец вышли к бухте с пляжем, покрытым темным песком, который, как утверждали местные жители, обладал целебными свойствами. Я слышал, что люди с тугоподвижными суставами ложились здесь на покрывало и им становилось легче, свободнее, в суставах появлялась гибкость. Я подумал, что природа полна чудес, больших и малых. А если учесть это, так ли уж странно, что она выбрала несколько человек для долгой жизни? Так ли странно, что время течет по-другому именно для этих людей? Я размышлял над этим, пока мы обходили побережье. Это был долгий путь под безжалостным сардинским солнцем.
– Ты сейчас не пожалел о том, что не взял моего осла с собой, а, Бастардо? – спросил Странник.
– В некоторых местах, где я побывал за прошедшие сорок лет, его употребили бы на ужин, – ответил я, вытирая рукой вспотевший лоб. – Не пора ли развлечь меня очередной байкой?
– Ты что, думаешь, я могу вот так по первому требованию рассказать тебе байку, как собака, которая лает по команде? – резко ответил он.
Я кивнул, и он демонстративно вскинул руки, словно взывая к Богу, и быстро-быстро заговорил по- еврейски, поэтому из его речи я понял лишь несколько слов. Столько лет прошло с тех пор, как я изучал древние языки, да и научился я только читать, а не говорить.
