давно отслуживший свой век. Командир корабля, молодой парень, искренне полагая, что доставляет особое удовольствие иностранцам, перечислял все латки, заклепки, радостно похлопывая по бокам своего друга. Увлеченно переводя незамысловатый текст по технической части: здесь текло, и там – шов, я удивленно отметила, как «завяли» заморские гости. Только нам с пилотом было по-утреннему бодро и радостно. Мы с ним оба знали, что и сегодня самолетик не подведет. Мы ведь любили старого «ишачка», а он – нас.
Крым. Яркий летний день. Голубой простор моря и неба. Иду краем Коктебельской бухты, как раз тем берегом, на который во время войны высадился обреченный десант. Неожиданно сверху, приближаясь, нарастает гул мотора. Поднимаю голову. Не очень высоко надо мной, рукой достать, – планер. Он никуда не летел. Он кувыркался в воздухе, барахтался, как барахтается в своей первой волне маленький веселый человек. Крутил бочку, уходил в пике. Выходя на затейливые виражи, переворачивался на спину, будто его щекотали, выписывал в небе самые замысловатые буквы – может быть, что он – «отличник», «любим» или... «у него родился сын Сидорка»?
Я наблюдала ликование деревянного мальчишки, только что так удачно выменявшего свою новую курточку на билеты в театр и отплясывавшего немыслимую тарантеллу. В небе вершилось оглушительное счастье.
«Летчик! – громко назвала я это чудо. – Вот так летчик! Вот это летчик!»
Я стояла на теплой тропинке, несчетное количество раз повторяла в небо: «Летчик» – и смеялась.
Знаю, когда, через отпущенный мне океан времени, мне будут «распределять» новую жизнь, то, стоя перед высокой комиссией, пройдя все положенные проверки, выбрав родину и семью, отправляясь уже на посадку, я задержусь еще на секунду и добавлю: «Да, и еще не забудьте, пожалуйста, только одно, чтобы там... на земле, мой отец был летчиком».
Глава XXXI
ТОЧКА ГЕНЕРАЛА СЛЮСАРЕВА
Война ворвалась в Крым в первую же ночь на 22 июня 1941 года, когда фашистские бомбардировщики появились над Севастополем, главной базой Черноморского флота. В три часа тринадцать минут над городом взметнулись багровые всполохи взрывов: вражеские «мессершмитты» сбрасывали бомбы. Крым ждали тяжелые военные испытания.
Особенно жестокой бомбардировке подвергся город Керчь 27 октября 1941 года. Большие группы фашистских самолетов в течение нескольких часов, делая один заход за другим, обрушивали смертоносный груз на морской порт и железнодорожную станцию. От вражеских бомб взорвался тральщик «Делегат», груженный боеприпасами. Рвались боеприпасы на молу, на станции. Погибло много людей. Началась эвакуация жителей. Рыболовные суда, выполнив задание Азовской военной флотилии по перевозке войск, ушли на Кубань.
К осени 1943 года город Керчь представлял из себя сплошные развалины: ни одного целого квартала, даже отдельного дома. Немцы в городе не жили, а размещались в восьми километрах от станции Багерево, там же стояла и их истребительная авиация. К ноябрьским праздникам 1943 года войска Северо-Кавказского фронта, освободив Кубань, вышли к Керченскому проливу, где высадили десант на крымское побережье восточнее Феодосии.
В июле 1943 года я был назначен заместителем командующего 4-й воздушной армии. Восточнее Керчи, бывшей еще под немцами, войсками отдельной приморской армии, при активной поддержке авиации 4-й ВА, был отвоеван плацдарм, на котором создан Главный командный пункт по управлению всей авиацией. С момента высадки наших войск на Керченском плацдарме с ноября 1943 года до начала нашего генерального наступления в апреле 1944-го я неотлучно находился на ГКП. Мною была выбрана высота – 153,2 м. Высота обстреливалась днем и ночью.
Прикрытие сухопутных войск от налета вражеской авиации обыкновенно осуществлялось непрерывным патрулированием наших истребителей в течение летного дня. Не без труда достали у артиллеристов радиолокационную станцию английского производства. Сняли со сбитого «мессера» радиоприемник. Посадили двух ребят, сносно знающих немецкий язык, и с этого времени были уже в курсе всех переговоров врага. Больше истребители не бороздили впустую небо. Авиационные эскадрильи в готовности номер один ждали на аэродромах. Как только радиолокация сообщала, а данные переводчиков подтверждали, что авиация противника готовится к взлету, мы одним из условных сигналов: «Восток», «Заря», «Запад» – поднимали наши «ласточки» на перехват, атакуя фашистов зачастую на их же территории. Паника среди немецких летчиков стояла порядочная. Бывало, что они по неделе, а то и по две не появлялись в нашем районе. С середины ноября 1943 года по апрель 1944-го, когда началась операция по освобождению Крыма, нами было произведено более 30 тысяч самолето-вылетов на перехват фашистских штурмовиков Ю-87, бомбардировщиков Ю-88, «Хенкель-111», а также истребителей «Мессершмитт-109» и «Мессершмитт-110».
Весной 1944 года стояли затяжные дожди. 11 апреля я получил задание от своего командующего Вершинина провести разведку. Вылетел я на рассвете на Ут-2, с целью посмотреть, на какой рубеж вышли наши войска за ночь. Во второй кабине со мной летел авиамеханик. При нем были автомат и несколько десятков дисков, полностью забитых патронами. Взлетев с площадки в направлении Азовского моря, я пошел на запад вдоль его берега. Было раннее утро, солнце еще не всходило. Кругом – тишина, только наш мотор М-11 что-то бормочет себе под нос...
Через некоторое время, взяв курс на юг, к берегам Керченского пролива, я вышел километрах в двадцати южнее Керчи. Неожиданно, по левую руку, увидел дымящийся разбитый поезд и немцев, бегущих с этого поезда. Позади состава шел офицер. Местность отлично просматривалась, так как полет проходил буквально в двух-трех метрах от земли. Немец заметил меня и начал вскидывать винтовку к плечу. Но я сразу цыкнул на него, и он с перепугу свалился с железнодорожной насыпи, а мой авиамеханик Николай Петров дал по нему несколько очередей из автомата. Я изменил курс своего полета и вышел к Турецкому валу. Увы! Я увидел страшную картину. Начиная от Азовского моря и до самого Керченского пролива, по всему Турецкому валу лежали фашисты в зеленых шинелях. По краям стояли вышки с пулеметными установками, из которых немецкий патруль нас обстрелял. Я прошелся вдоль и поперек над ними, а Николай строчил из пулемета.
По данным нашей авиаразведки, были посланы штурмовики и бомбардировщики...
Враг рвался к Грозному и Баку. Приказ был: «Ни шагу назад! Стоять насмерть!» В Дербенте работал хирургический лазарет, куда отправляли тяжелораненых. В лазарете я дежурила ночами, мыла полы, стерилизовала бинты и инструменты, перевязывала раненых, сидела около умирающих совсем еще юных летчиков, присутствовала при операциях ампутации рук и ног, сдавала кровь на переливание.
Туго перетянута вена. Вплотную – кровать, на которой лежит тяжелораненый летчик, мальчик почти. Лицо крахмально-белое, неживое. Идет прямое переливание. И вот на моих глазах я замечаю, как его кожа как бы розовеет. Конечно, нас не хватало, нас было мало. Дополнительно был объявлен набор вольнонаемных девушек-комсомолок. На курсах спецподготовки нас обучали военному делу, воинской дисциплине. Мы знали устройство винтовки, знали, как стрелять. Маршировали вместе с новобранцами, а за нами бежала детвора.
Наши войска освобождали Северный Кавказ, Моздок, Нальчик. Немец покатился. Началось освобождение Кубани, кубанских станиц. Части воздушной армии стремительно перебазировались. После одной из таких перебазировок я попала в 28 РАБ 4-й воздушной армии экспедитором на пункт сбора донесений.
С тяжелыми боями войска продвигались на Таманский полуостров. Шли сильные дожди. Немцы драпали, сжигая деревни, мосты, хутора. В только что освобожденных от врага станицах штабы расквартировывались по уцелевшим домам. Первым делом необходимо было подготовить помещение: вымыть, сделать дезинфекцию, протопить. Секретную и срочную корреспонденцию приходилось доставлять и ночью. Непроглядная тьма, непролазная грязь. Бьют дальнобойные орудия, раздаются автоматные
