остатки офицеров и угоним в Ташкент…
— Это ладно, нащет партиев-то… Какое нам дело до ваших работников… Крепость требует, чтобы немедленно снять!
— Но, товарищи, нельзя же всех разом, мы этим делом работу свою испортим. Давайте хоть некоторую соблюдать осторожность. Ну… ну, хоть так давайте поступим: вам, вероятно, известны фамилии уж особенно поганых офицеров — тех, которые вели себя жестоко в белой армии… Давайте от крепости такой список, и мы этих по списку вышлем немедленно, а остальных — в очередь, постепенно, не разрушая дела… Идет?
Поломались-поломались — договорились:
Военный совет дивизии уже издал соответствующий приказ и обязуется немедленно отправить в Ташкент всех офицеров, список которых будет представлен делегатами гарнизона, и постепенно, по мере нахождения заместителей, снять всех остальных с командных и административных должностей.
Укачали первый вопрос. Второй гласил:
Видите, куда повернуты оглобли; населенье вооружить! А мы ведь только недавно по области отдали приказ, чтобы под угрозой тяжелого наказания все оружие население сдавало нам.
Совсем наоборот выходит.
— Потому что населенье навсегда должно быть вооружено, — уверенно, спокойно заявил Невротов. — Крестьянину винтовка необходима, раз он находится среди врагов.
— Каких врагов?
— А всяких врагов, и казаки могут опять, и потом же киргизы эти…
— Но ведь у киргизов тоже нет никакого оружия, — нам все его должны сдать…
— Киргиз? Что такое киргиз? — взвизгнул вдруг Вилецкий. — Ты меня с киргизом, что ли, станешь равнять? Что я тебе — кто? Я шесть лет в армии служил, кровь, можно сказать, пролил, а меня с киргизом ставить заодно? Нет уж, это вам не удастся… Продались вы там все офицерам, а теперь киргизу продались: вооружить его, а нам не надо оружия? Коли не надо, так не надо, мы и не просим, у нас хватит без вас…
— Вилецкий, ты не то, — перебил его Фоменко, — тут не насчет киргиз, тут, чтобы всех, значит, разоружать…
Невротов злобно глазами сверкнул на Фоменко, перебил торопясь:
— То ли, не то ли, об этом никто не спрашивает. А крепость требует потому, что в штабе, в дивизии много оружия, крепость требует отдать его все населенью… Мы его отвоевали — нам и должно быть передано…
— А не киргизу, — ввернул ехидно Вилецкий.
— У меня никакого оружия нет, — четко выговорил Иван Панфилович (Белов). — Никаких
Откровенная, но резкая речь его могла иметь двоякое влияние: разжечь страсти, поднять мятежников на дыбы или же, наоборот, урезонить, оборвать возможность дальнейших пререканий. Она подействовала благотворно.
— Оружья нет? А если мы проверим? А если мы сами найдем? — хихикнул Невротов.
— Найдете, — значит, ваша взяла, — добродушно, без улыбки, скрепил Панфилов. — Только вот что надо помнить: я за это время части перевооружал, — что было, туда все ушло… А проверить можно, что не проверить, — добавил он после короткого молчания.
Зная, что все равно ничего нигде они не найдут, а в то же время будут заняты и отвлечены, мы предложили избрать комиссию. Они вынуждены были согласиться. Постановили:
Ввиду того что оружия незначительное количество и начдивом принимались меры к использованию этого оружия для перевооружения частей, решили избрать комиссию из товарищей Невротова, Халитова и Проценко, которой и поручается выяснить этот вопрос с начдивом 3-й Туркдивизии.
Постановления мы принимали с теми подчас неуклюжими поправками и формулировками, которые настойчиво предлагали они; но это их успокаивало, получалось даже впечатление, как будто это сами они свое же предложение и подтверждают.
Пусть, что мы теряли от этого?
Третий вопрос:
Вопрос как будто вовсе деловой и безобидный. А на самом деле крыли они в этом пункте нас за то, что все мы тут одни только воры и собрались, обмундирование растащили себе, а красноармейцу нет ничего, что за счет красноармейца мы пузо себе растим, а он вот разут и раздет, — значит, за дело, дескать, и самое восстание произошло.
Вот мы еще вам покажем, как обращаться с нами надо!
Мы отбивались от упреков и обвинений, мы утверждали, что воровства не было, а где и было — мы же сами крепко за это карали виновных. Напирали мы на приказы центра и вынудили крепостников признаться, что «приказы центра надо исполнять…», а то, дескать, какие же вы и защитники Советской власти, раз центр не признаете?
По третьему постановили:
Поручить Военному совету принять самые решительные меры к скорейшему снабжению красноармейцев, наблюдая за снабженческими органами, чтобы они распределяли это равномерно, а в смысле удовлетворения командного состава и сотрудников — строго придерживаться существующих приказов центра, а виновных в нарушении — отдавать под суд…
Близкий к этому вопросу был и следующий, четвертый:
Тут, конечно, опять о воровстве, о том, что «вы там жрете, наверно, колбасу, а нам и хлеба нет… Известно, тут один другого моет, все вместе воруют красноармейское наше добро…»
И тут побранились немало. Постановили неплохо.
Существующим снабженческим органам, а также и продовольственным организациям принять все меры в самый наикратчайший срок, принять самые решительные (?) революционные шаги к улучшению питания красноармейцев, а в частности госпиталей, а Военному совету 3-й дивизии наблюдать за проведением в жизнь. Комиссарам же и Политоду всячески прийти на помощь контрольно-хозяйственным советам частей в их работе, а где таковых нет, то организовать.
В повестке дня всего двенадцать пунктов. Они их так расположили, что среди невинных и «законных» вопросов втыкали как бы вовсе незаметно какой-нибудь особо злободневный, основной, — из тех, которые и подняли восстание. А остальные тут вопросы, вроде вот двух предыдущих, — декорация, одна попытка глаза отвести.
Пятый вопрос уже соленый.
Этот вопрос, как видите, совсем иного порядка. Кто у них в списке? А все сами же главари на первом плане и есть. За трибуналом и особотделом — кто ж тут не числится или уже не пострадал? Петров, Караваев, Вуйчич, Букин, Вилецкий… Все они — кто за что: за бандитизм, за зверство, за хулиганство…
