было охранять свой штаб…
— Угу… Так… хорошо, — расправил Чеусов мягкие, пышные усы.
Он сидел, важно развалившись на стуле, и, видимо, с большим наслажденьем смаковал свою новую, неожиданную роль. Он себя в те минуты, верно, почитал не простым допытчиком, а верховным судией: так много самоуверенной важности было у него во всей его фигуре, в позе, во взгляде, в небрежно произносимых словах.
— Хорошо-с… Так… А почему это, — продолжал он, — почему это вы грузили несколько дней назад брички оружием и почему же это вы направили их не куда-нибудь, а именно к озеру Балхашу?
— Киргизов вооружать! — крикнул кто-то от стены.
— Что такое, что за дичь, за вранье, — спокойно спросил Панфилов, — откуда вы все это взяли?
— Сам видел.
— Что сам видел?
— Как нагружали… да… да…
— Ну, уж это, брат, — и Панфилов развел руками. — Я заявляю, — вдруг повысил он голос, — заявляю, что никакого оружия за последнее время я не грузил и не отправлял на Балхаш. Это… это выдумка…
Вдруг Караваев стукнул по столу:
— А, что там слушать. Они вам брехают, а вы тут развесьте уши… Идти сейчас же и всех из штаба привести сюда…
— Стой, стой, Караваев, — остановил его Чеусов, — стой, не горячись.
На Караваева действовал окрик, он примолкал.
— Караваев, погоди, а вы, — обратился он к Белову, — вы мне еще на один вопросик ответьте: сколько же это у вас пулеметов в особом и в трибунале?
— Да я-то откуда знаю, они мне не подчинены. У них спрашивайте, при чем тут штаб…
— Да что их слушать, — снова кто-то выкрикнул из толпы, — одно все вранье. В работу их взять…
— Я предлагаю, — рявкнул октавой Букин, — предлагаю все разговоры кончить, а Белова и пришедших с ним посадить в отдельную камеру…
Он грузно поднялся из-за стола, подошел к Панфилычу, взял его за плечо и сказал:
— Ну-ка, идем в кабинет, посидишь, а мы тут сами доделаем.
Белов резко отдернул руку Букина, запальчиво крикнул:
— Это что такое? Не сметь трогать! Знаете, что если вы нас и арестуете, если расстреляете даже — революция от этого не пропадет, не погибнет… Но вам тогда несдобровать… И дело без крови не обойдется: команды особотдела, трибунала и штадива — они даром вам в руки не дадутся… Так и знайте: будет бой, будет кровь! А вы сами присылали делегацию, заявляли, что против кровопролитья.
Все притихли и слушали со вниманием его страстную, обозленную речь.
— Я другое предлагаю, — продолжал Белов, — я предлагаю идти нам вместе к проводу и поговорить с Ташкентом, вызвать командующего; и если он разрешит обезоружить команды — так тому и быть… Тогда без крови. А так — идите, попробуйте… Как «они» цукнут!
Речь произвела впечатление. За Беловым тотчас Береснев:
— Ребята, говорю это я — Павел Береснев. Я Белова знаю давно. Это человек хороший. Он не врет. И что он говорит, то дело. Его надо слушать… д…да…
Встал, выпалил, примолк, сел, голову положил на широкие ладонищи.
Тут же случился Мерлин, председатель уревкома.
— Товарищи, вот видите мои худые сапоги? — и он приподнял сапог с отвалившейся подошвой. — Клянусь вам, что не надо никаких насилий. Прошу верить мне, как давно работающему в Семиречье… Миром, миром, товарищи…
Мерлин лопотал что-то ненужное, бессвязное, но уже настроение общее давно переменилось, — от прежнего задора не было следа. Сошлись на том, что вместе с Беловым поедут в штадив представители боесовета и лично будут участвовать в разговорах военсовета с центром.
Выбрали Чеусова, Караваева.
А чтобы с ними ничего не случилось, в крепости оставили заложниками Бочарова и Кравчука. Пацынко уехал с Беловым, с ними Чеусов, а Караваев, взяв человек тридцать конных, догнал их в пути.
И когда подъезжали к штадиву, Караваев и Чеусов, — боясь, что откроют огонь, Белова направили вперед, а сами за ним, зорко озираясь, робко пробрались во двор.
Подступили к проводу. Подошли к ним и мы, остававшиеся в штадиве.
Вызвали ревсовет фронта.
Рано утром этого же дня, то есть 13-го, городская партийная организация собралась около комитета. На руках у комитетчиков было распоряжение обкома явиться к военному совету. Но они и думать про то не думали — развернули знамена и прямым сообщением наладили в крепость. Там их встретили как желанных друзей, торжественно, с музыкой. Партийные представители, по приглашению боесовета, уже работали в нем заодно с мятежниками. Крепость чувствовала себя в некотором смысле «революционной». И в самом деле как это выходило революционно!
Тут тебе и коммунисты как будто заодно, тут тебе можно и «долой коммунистов» кричать, и уничтожать агентов по продразверстке, и требовать разоруженья особотдела и трибунала, свергать все власти военные и гражданские, провозглашать свою мятежную, крепостную власть, — это вот так коммунисты, с такими и дело любо вести!
Потому так торжественно крепость и встретила городскую организацию.
— Свои, — решили там безошибочно.
Были даже при встрече торжественные речи, — обменивались взаимно любезностями. С приветствием от партии досталась «великая честь» выступать Кирпо.
Произошел даже вежливый обмен официальными документами. Крепость писала:
УГОРКОМУ ПАРТИИ
Временный Военно-революционный Совет предлагает партии влить в состав Врем. В.-Р. С. четырех членов партии.
За предс. Врем. В.-Р. С., член Ф. ШКУТИН.
Члены:
Последовал ответ:
Городской комитет партии выдвигает во Временный Военно-революционный Совет товарищей: Меньшова, Демченко, Кирпо, Дублицкого.
(
Словом, соблюли все необходимые «формальности». Один из командированных партией, Дублицкий, настолько усердно, рьяно взялся за работу, что уже вскоре сидел в боесовете над столом, за картой, вместе с мятежниками и разрабатывал план налета на особотдел. Правда, это был всего-навсего юноша лет девятнадцати. Потом, на суде, он сознался в ошибках своих и прегрешениях, но все же вреда натворил немало, — и не только в этом деле, он участвовал и в других, столь же зазорных и пакостных. Одним словом, крепость чувствовала себя в «контакте» с городскими «коммунистами» и начинала даже на них покрикивать. Так, например, тому самому почтенному собранию, что заседало в Доме свободы, крепость послала довольно отчетливое… извещение.
ИЗВЕЩЕНИЕ
Вр. Военно-революционный Совет Семиреченской области считает долгом оповестить объединенное заседание всех организаций, состоявшееся в Доме свободы, что ему в полном составе предлагается явиться в крепость не позже восьми часов утра для разрешения наболевших вопросов среди тт. красноармейцев. В случае неявки Советом будут приниматься меры, как к неподчиняющимся Советской власти, во главе которой стоит Вр. Революционный боевой Совет Семиреченской области.
6 часов утра 13 июня 1920 г., крепость.
