Александр Волков
Опасная профессия
Эта книга в некотором роде экспериментальная для автора и вот почему. Каждый человек, по крайней мере, активный, проживает не одну жизнь. В разное время, в разных регионах, в разных обстоятельствах. Но я даже не об этом. Он одновременно живет как бы в нескольких параллельных мирах. С ним может происходить в одно и то же время нечто драматическое, даже трагическое, и ровно тогда же — что-то комическое. Да, это смешивается, сплетается, но порой существует и независимо одно от другого. Мне захотелось написать о том, как со мной, наряду с очень серьезными событиями, затрагивающими основы жизненного существования, связанными с социальными, политическими, экономическими обстоятельствами, происходили просто забавные истории. Словно для того, чтобы разбавить, разбить монотонность существования. Если одна сюжетная линия книги посвящена серьезному жизненному эпизоду, вокруг которого все строится, отражает, как это и сказано в подзаголовке, нравы моего времени в журналистике и обществе, то другая — это исключительно частные случаи, в большинстве своем смешные, происшедшие с тем же героем, но описанные в манере не очень серьезной, однако, тоже, кстати, достоверные и тоже отражающие нравы моего времени. Это, в сущности, могли бы быть просто две разные книги, но ведь жизнь-то одна, едина, и мне захотелось два этих повествования объединить в одно, демонстрируя тем самым всю сложность и многослойность жизни. Именно то, что мы живем одновременно в параллельных мирах.
Не знаю еще, что из этого получилось. Не мне судить.
На палубу вышел.
А палубы нет,
Ни неба, ни моря, ни суши.
(Поэтическая шуточка)
Мысленное мое возвращение в прошлое было спровоцировано детективным почти эпизодом, тем, что случился, когда я работал в Праге, в журнале «Проблемы мира и социализма», более того — отработал уже шесть лет и собирался возвращаться домой, в Москву.
Секретарь шеф-редактора попросила срочно прийти к ней для разговора по телефону специальной междугородней связи — звонил шеф из Москвы, из больницы, куда он во время отпуска неизменно попадал — либо из-за неважного самочувствия, как сейчас, либо на обследование, поскольку перенес уже не один инфаркт. Когда я зашел в приемную, секретарь Зоя предложила говорить из кабинета шефа, он сам так просил. Это значило, что разговор не должна слышать даже она, пользующаяся большим доверием.
— Александр Иванович, здравствуй, — услышал я в трубке голос Зародова. И сразу же, без обычных расспросов, как дела, здоровье и тому подобное, без обычных шуточек:
— Ты оставайся на месте, решение отозвано…
— Как, как? — переспросил я, и не потому, что плохо слышал, а потому, что сообщение и не могло так вот сразу дойти до сознания при всей его простоте.
— Решение отозвано, — повторил Зародов с какой-то подчеркнутой твердостью, даже с официальным оттенком в голосе, будто сообщал о непреложности этого факта не только мне. И тут же с обычной зародовской логикой, над которой мы часто добродушно посмеивались:
— Ты не расстраивайся, я сам расстроился, сердце разболелось, но ты держись. И ничего не спрашивай сейчас, не пытайся что-то разузнавать, ничего совершенно не предпринимай до моего возвращения в Прагу, уж наберись терпения…
Я чувствовал, что он действительно сильно расстроен, успокоить его казалось мне даже важнее, чем обсуждать то, что случилось, и я бормотал что-то бодряческое, мол, ничего, «перезимуем». Он же еще раз настоятельно подчеркнул:
— Только ничего не предпринимай, наберись терпения. До встречи!
Положив трубку, я продолжал сидеть в его кресле, упершись локтями в стол и поддерживая вдруг набухшую голову. Помню, в детстве я однажды тонул. От недостатка воздуха в голове что-то уже шумело, ходили какие-то волны, и была лишь одна четкая мысль — надо же такому присниться! Сейчас чувствовал нечто похожее. Вот собирался, торопился, и вдруг торопиться некуда…
События предшествующего времени развивались быстро и с неожиданными поворотами… Работать в журнале было интересно: в редсовете — представители из 65 стран мира, причем со многими сложились очень доверительные отношения. Случались любопытнейшие командировки, порой сразу по нескольким странам, да еще ездили мы нередко на машинах, сами же за рулем: так обходилось редакции дешевле всего, а нам удавалось больше и ближе, я бы сказал, увидеть. Ко всему этому я далее еще вернусь… Однако шесть лет есть шесть лет. За это время дети стали совсем взрослыми, без нас родились и вырастали внуки. Старший, Стаська, уже пошел в школу, а младшенькую Ксеньку мы даже еще не видели. К ним тянуло. И вместе с тем становилось все ощутимее, что годы идут, скоро уже пятьдесят… Каждый год, прожитый за границей, прибавлял беспокойства, что оторвался от своей страны, от реальной земной жизни, потому что тамошняя, заграничная, представлялась как бы искусственной, не совсем твоей: она идет по каким-то непривычным для тебя законам, вокруг тебя люди совсем иного закваса, и ты среди них временно… А там, дома, казалось, тебя уже забыли коллеги, друзья. Те, кто вернулись из Праги домой, рассказывали, что адаптируются с трудом, не понимая уже чего-то из того, что вокруг происходит. И каждую весну, готовясь в отпуск, я думал, что надо использовать его для устройства на работу, для возвращения. Весной ностальгия
