– Куда?
Юлек пожал плечами.
– До свиданья, Густина!
Я услыхала шум удаляющихся шагов. Уходил дорогой мой человек, жизнь которого зависела от тех, кто его приютит. Он не знал, кто они, как его встретят и как долго оставят у себя… В те времена в нашей стране было много борцов, которые жили в подполье, скрываясь от гестапо.
Я вернулась в Хотимерж.
Через месяц я опять начала симулировать зубную боль.
И снова дорога из Хотимержа в Пльзень, зубной врач, ночь в Пльзене, Прага…
В девятом часу вечера мы со Славкой Дитетовой пустились в путь. Наконец на третьем этаже одного из домов, перед квартирой номер семнадцать, она остановилась и позвонила. Нам отворила незнакомая молодая женщина. Она отвела нас в комнату с плотно занавешенным окном. Здесь сидел молодой мужчина. Славка знала их обоих. Незнакомец исчез за дверью, ведущей в какое-то темное помещение, и тут же вернулся, и вместе с ним обросший черной бородой Юлек! Здесь, на Панкраце, у Вацлава Баксы была его новая нелегальная квартира. Вместе с ними жила сестра жены Баксы, Лидушка Плаха.
Квартирка Баксов состояла из двух комнат и маленькой кухни. Сами они и Лидушка поселились в одной комнате, вторую отдали Юлеку. В холодные месяцы он работал в их комнате, потому что топили только ее. Во время оккупации в стране был ощутимый недостаток угля.
У Баксов Юлек начал писать нелегальную брошюру «Два фронта вражеской пропаганды». Работа осталась незаконченной…
В один из темных мартовских вечеров 1941 года Юлек перебрался от Баксов к Высушилам. Впервые за пять месяцев он вышел на улицу. От свежего воздуха у него закружилась голова.
В начале марта, незадолго до того, как я поехала к Юлеку, на рассвете меня разбудил громкий стук в дверь. Не открывая, я спросила: «Кто там?» Ответа нет. Стук сменился грохотом. Я накинула халат и отворила. На пороге стояли четверо…
– Кто вы? – спросила я, хотя сразу поняла, кто это может быть.
– Гестапо! – рявкнул один из них.
– Где ваш муж? – закричал второй.
– Не знаю, – ответила я.
– Ваш муж в Протекторате? – снова спросил меня гестаповец. И я, поняв, что ничего определенного они не знают, на вопрос ответила вопросом;
– Вы полагаете?
– Значит, в Москве?
– Как я могу знать, где он, если вот уже целый год не имею о нем никаких известий!
– И все-таки где он? Отвечайте, или мы отправим вас в лагерь! Там вам покажут!
– Как вам будет угодно! Я не могу ничего сказать, потому что ничего не знаю!
Они перерыли книжный шкаф, взяли несколько книг. Гестаповцы уходили.
– Только посмейте сказать кому-нибудь, что у вас было гестапо! – угрожающе крикнул один.
– Зачем я стану говорить, если вас и так все видели!
– Скажите, что вас навестили приятели! Если получите от мужа какое-нибудь известие, немедленно сообщите нам!
Они ушли…
Когда я приехала в марте к Высушилам, Юлек был наконец подстрижен. Сколько прошло времени, пока нашли парикмахера, на которого можно было положиться! Юлек изменился настолько, что его невозможно было узнать. Я принесла ему очки в темной оправе, и он превратился в «пожилого профессора», хотя ему было всего тридцать восемь лет.
Весной 1941 года я узнала от Юлека страшную новость: гестапо схватило многих товарищей из ЦК Компартии, аресты продолжаются…
Я не раз заставала в эти дни Юлека в глубокой печали и задумчивости.
Он знал, что товарищи из рук палачей живыми не выйдут. Надо было искать и найти выход, чтобы заменить борцов, павших в бою.
Но вот Юлек установил связь, прервавшуюся было после ареста товарищей из ЦК. Что это была за связь, я точно не знала. Он упоминал об «Иване», с которым я позже встречалась, но настоящее имя которого узнала лишь через год с лишним, когда мы оба были схвачены гестапо. Это был товарищ Ян (Гонза) Выскочил.
22 июня 1941 года Гитлер коварно напал на Советский Союз. Это сообщение застигло меня в Хотимерже.
В июле я встретилась с Юлеком в Праге у Высушилов. Он не сказал мне тогда, что стал членом нелегального ЦК Компартии Чехословакии.
Юлек предложил мне покинуть Хотимерж и переехать в Прагу, я буду нужна ему по работе.
Глубокой осенью 1941 года на нелегальной квартире у Рыбаржей Юлек торжественно объявил мне, что он теперь член ЦК Компартии Чехословакии и что участок его работы – нелегальная печать.
В начале июля 1941 года вышел нелегальный номер «Руде право», целиком написанный Юлеком.
Я никогда не пыталась узнать у него, кто из товарищей, кроме него, является членом ЦК.
Однажды Юлек сказал мне, что из деловых соображений должен будет познакомить меня со своим помощником. При этом он заметил, что этот человек произвел на него не слишком хорошее впечатление, показался ему взбалмошным, опрометчивым, но он, Юлек, доверяет ему, ибо этот человек прислан ЦК как проверенный товарищ. Зовут его Мирек. Мирек был связным Юлека. Ведь Юлек выходил из дому лишь в самых экстренных случаях. Моя встреча с Миреком все откладывалась. Как выяснилось позже, мне повезло, что на свободе нам так и не удалось познакомиться…
Это было, если не ошибаюсь, летом 1941 года. Юлек получил фальшивые документы, которые неизвестными мне путями достали наши товарищи. На чистый бланк была наклеена его фотография – в очках, с усами и бородой. По этим документам ему было на десять лет больше, чем в действительности, все остальное тоже было вымышленным. Теперь его звали Ярослав Горак.
В 1942 году Юлек писал и издавал по поручению ЦК Компартии Чехословакии, кроме «Руде право», еще шесть газет.
Майский номер «Руде право» 1942 года был последним, который он успел подготовить до своего ареста…
…В субботу 18 апреля 1942 года Лидушка Плаха отвела меня к Юлеку, который находился у Рыбаржей. Он был в отличном настроении. Рассказал мне, как несколько дней назад нес пачку газет «Руде право» и листовки, шел прихрамывая, в одной руке держал свертки, в другой трость. Он прихрамывал, потому что заметил – лестница, по которой он должен подняться, кишит какими-то подозрительными субъектами в штатском, которые наблюдают за всеми проходящими. Они были ни стары, ни молоды и на вид ничем не отличались от прочих прохожих. Но опытные подпольщики-конспираторы обладают более тонким зрением, чем те, кто свободно гуляет по свету. Юлек смекнул – это шпики.
Нескольких он уже благополучно миновал. Как быть дальше? Повернуть назад – значит привлечь к себе внимание. Лучше продолжать идти вперед.
Юлек приостановился, словно желая отдохнуть, положил сверток на землю и отер платком лицо. Затем спокойно продел трость под шпагат, которым был перевязан сверток, перебросил его через плечо и двинулся вверх по лестнице.
Он не был уверен, что благополучно минует шпиков; ведь любой из них каждую минуту мог остановить его, потребовать документы и проверить содержимое свертков…
Юлек смеялся, рассказывая, как сквозь строй гестаповцев ухитрился пронести листовки.
19 апреля 1942 года вечером, когда я уходила от Рыбаржей, Юлек дал мне с собой несколько экземпляров «Руде право», пачку листовок и десять экземпляров «Истории ВКП(б)». Он не проводил меня, было много работы с майским номером газеты. Когда прощались, он сказал, что вскоре даст мне знать о новом месте встречи.
Могла ли я думать, что вижусь с Юлеком на свободе последний раз.
После ареста в феврале 1941 года первого ЦК Компартии Чехословакии в июле того же
