столь высоких моральных качеств, ему категорически отвратительных). Совместными
усилиями сторон в общественном сознании складывается весьма далекая от
исторической реальности картина взаимоотношений России с другими европейскими
странами.
При отождествлении России с СССР и противопоставлении её всем остальным
европейским странам просматриваются следующие основные «методики»: 1)
неправомерное перенесение вполне очевидных реалий, свойственных
советско-коммунистическому режиму, на историческую Россию, 2) гипертрофирование
действительных различий между Россией и некоторыми странами Европы и придание им
принципиального характера, 3) отрыв от историко-культурного фона — трактовка
черт, присущих лишь определенному периоду российской истории как общим для неё и
игнорирование подобных же в других странах, 4) игнорирование того факта, что
различия между самими европейскими странами или группами таких стран никак не
менее существенны, чем различия между любой из них и Россией, 5) смешение
понятий, лежащих в разных плоскостях или принадлежащих разным историческим
эпохам (в частности, «тоталитаризма» и «авторитаризма»), 6) использование
вульгарных и поверхностных аналогий (например, сравнение советской номенклатуры
с дворянством и чиновничеством) и манипуляция стереотипами.
* * *
Сложившиеся в общественном сознании представления не должны, в общем, вызывать
удивление, учитывая обстоятельства, в которых формировались представления о
прошлом ныне живущих поколений. Разумеется, и в любом случае знакомство с
историей основной массы населения может быть только самым поверхностным, но в
нашей стране действовали и факторы совершенно специфические. С точки зрения
людей, захвативших в 1917 г. власть на территории Российской империи, подлинная
история с них же и начиналась, а «предыстория» не только не заслуживала изучения
(за исключением ряда специфических сторон, прямо связанных с их идеологией), но
была для дела их вредна и опасна. Была принята идея (наиболее выразительно
сформулированная тестем Н.И. Бухарина Ю. Лариным) перейти к изображению истории
«большим мазком» — от каменного века к «истории последних десятилетий», то есть
«тому ряду событий, какой непосредственно связан с пониманием современного
положения», оставив за рамками изучения Ивана Калиту, Владимира Мономаха,
крестовые походы, Наполеона и т.п. Вершинным достижением такого подхода был
пресловутый труд М. Покровского «Русская история в самом сжатом очерке», в
котором фактический материал практически отсутствовал, замененный набором
абстрактных схем.
Более того, до середины 30-х годов преподавание истории было вовсе запрещено, да
и потом, когда оно было восстановлено, информативность школьных и вузовских
учебников была потрясающе низка (особенно снизившись в конце 50-х — начале 60-х
годов) и просто несопоставима с дореволюционными и зарубежными; по большому
счету изучение истории до конца 80-х годов так и осталось в русле идеи «большого
мазка». Исторические курсы практически дублировали курс обществоведения и давали
крайне скудные знания по конкретной гражданской истории. Для коммунистического
режима преподавание и изучение истории никогда не представляло самостоятельной
ценности, оно призвано было на конкретных примерах подтверждать правоту
марксистско-ленинского учения, и неизбежно носило комментаторский,
иллюстративный характер. При таком подходе история страны до 1917 г.
представляла собой историю «классовой борьбы», а после — историю КПСС.
Результатом представлений о сравнительной важности «истории» и «предыстории»
стало то, что вся история России до XIX в. была втиснута в один небольшой
учебник и занимала в курсе отечественной истории едва ли одну шестую часть, зато
нескольким последним десятилетиям в программе отводилось больше места, чем всем
предшествующим тысячелетиям человеческой истории.
Наконец, в советской школе история воспринималась едва ли не в большей мере по
курсу литературы (который был составлен соответствующим же образом), поскольку
яркие литературные образы несравненно лучше и прочнее входили в сознание
учащихся (как и всякого человека). Увы, до сих пор большей частью представлений
о прошлом мы обязаны не фактам, а мнениям «уважаемых людей». Обучение истории по
литературе имело следствием не только то, что история стала восприниматься как
литература, но и культ «авторитетов», без осмысления того, что данный человек
мог знать в каждом конкретном случае. Прямым следствием этого стало то, что слой
лиц, которые непосредственно формировали общественное мнение как до, так и
особенно после начала 90-х годов (журналисты, публицисты,
историки-популяризаторы и даже историки-ученые) оперировали не столько цифрами и
фактами, сколько высказываниями известных лиц, цитатами из мемуаров, даже не
ставя вопрос о степени их достоверности и представительности (между тем для
человека его личные впечатления всегда важнее, а бросаются в глаза, производят
впечатление и запоминаются прежде всего как раз исключения, а не обычные вещи).
Жонглирование яркими примерами и до сих пор остается основой аргументации при
обращении к широкой аудитории, и искажение реальной картины чаще всего
происходит именно оттого, что исключения и правило меняются местами. Как ни
смешно, но до сих пор для большей части населения главным источником
представлений о Российской империи конца XVIII — начала XX вв. является
сатирическая беллетристика (хотя писать историю СССР, имея в качестве основного
источника журнал «Крокодил», почему-то никому в голову не пришло).
Между тем по объему публиковавшейся фактической информации императорская Россия
несопоставима с советской (в справочниках можно найти информацию о владельце
мясной лавки в заштатном городе или телеграфисте на забайкальской станции, но не
о советском замминистра), но сам факт её существования остается для наших
современников по большей части неизвестным. В свое время крупным успехом
«гласности» почиталась публикация в «Известиях» нескольких строк о вновь
назначаемых министрах. Когда несколько лет назад вице-премьер очень гордился
тем, что «мы впервые за всю многовековую историю России заставили чиновников
обнародовать сведения о доходах», некому было рассказать ему, что до 1917 г.
ежегодно (2–3 раза в год) публиковались списки гражданским чинам 1–4-го классов
(4-й класс — уровень университетского профессора, директора гимназии и т.п.),
где не только подробнейшим образом было расписано получаемое на службе
содержание (со всеми столовыми, квартирными, добавочными и т.д.), но имелись и
не менее подробные сведения о том, какое за ним лично и какое за женой имеется
имущество, причем раздельно указывалось родовое и благоприобретенное (до таких
высот современная государственная мысль подниматься не рискует). Справочников —
ежегодных (а то и ежемесячных) издавалось огромное количество, причем
одновременно и по чинам, и по ведомствам, и по губерниям, и они охватывали
практически всех лиц, состоявших на военной или гражданской службе вплоть до
самых низших, в том числе и тех ведомств, бытие которых в СССР было покрыто
глубочайшей тайной (чего стоит, например, издававшийся 2–3 раза в год «Общий
состав Отдельного корпуса жандармов»). А вообще, чтобы представить себе, чем
была старая Россия и было ли там, к примеру «гражданское общество», достаточно
полистать какую-нибудь губернскую «Памятную книжку», обнаружив в каждом уезде
