происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы
должны решить судьбу обвиняемого. В этом смысл и суть Красного террора».
Конечно, в реальности, поскольку политика большевиков вызвала недовольство самых
широких слоев общества и прежде всего крестьянства, в абсолютном исчислении
большая часть жертв террора приходится как раз на рабочих и крестьян — это
преимущественно убитые после подавления многочисленных восстаний (в одном
Ижевске было уничтожено 7 983 чел. членов семей восставших рабочих). Среди
примерно 1,7–1,8 млн. всех расстрелянных большевиками в эти годы (именно такие
цифры получили широкое хождение в эмигрантской печати, хотя иногда приводят и
значительно большие) на лиц, принадлежащих к образованным слоям, приходится лишь
22% (порядка 440 тысяч). Такая ситуация является характерной для всяких
широкомасштабных репрессий (например, во время Французской революции XVIII в.
дворяне составили лишь 8–9% всех жертв революционного террора). Но в процентном
отношении (по отношению к собственной численности) наибольшие потери понесли
именно образованные слои.
Следует признать, что политика «красного террора» продемонстрировала свою
исключительную эффективность, и с точки зрения интересов большевистской партии
была не только полностью оправданной, но и единственно возможной. Не оставляя
представителям образованных слоев (практически поголовно зачисленным в
«буржуазию») иной возможности спастись, кроме как активно поддержав «дело
революции», она сделала возможным и службу большевикам кадровых офицеров, и
массовую вербовку в «сексоты», и взаимное «на опережение» доносительство
культурной элиты, и т.д. Как заметил по этому поводу Троцкий: «Террор как
демонстрация силы и воли рабочего класса получит свое историческое оправдание
именно в том факте, что пролетариату удалось сломить политическую волю
интеллигенции».
Главным объектом красного террора стали, естественно, служилые слои.
Естественно, что наиболее очевидными врагами большевиков были те, кто вёл Россию
к победе в войне, после которой о планах «революционного переустройства»
пришлось бы надолго, если не навсегда, забыть. Поэтому если во всех других
странах, в том числе и потерпевших поражение, подавляющее большинство генералов
и офицеров окончили свои дни, окруженные почетом и уважением, часто — в глубокой
старости, то русских ждала совсем другая участь. Во время той войны многие
издания помещали портреты убитых, и, вглядываясь в обрамленные траурными рамками
лица, трудно отделаться от ощущения, что этим людям, в сущности, очень повезло.
Как-никак, они пали со славой в рядах своих частей, умерев с убеждением, что
Россия осуществит свои исторические задачи, были с честью погребены и оплаканы.
Им не пришлось испытать позора и унижения 1917 года, не пришлось, как десяткам
тысяч их соратников, окончить свои дни с кляпом во рту и пулей в затылке в
наспех вырытых рвах и зловонных от крови подвалах чрезвычаек, умереть, лишенным
даже пенсии, от голода или влачить нищенское существование в изгнании.
Офицеры, относительно своей численности, стали социальной группой, которая после
октябрьского переворота пострадала от террора больше всех. Зимой 1917–1918 гг. и
весной 1918 г. множество их погибло при возвращении с окончательно распавшегося
фронта в поездах и на железнодорожных станциях, где практиковалась настоящая
«охота» за ними: такие расправы происходили тогда ежедневно на железнодорожных
станциях и в городах. Впечатления очевидцев на всех железных дорогах
ноября-декабря 1917 г. приблизительно одинаковы. «Какое путешествие! Всюду
расстрелы, всюду трупы офицеров и простых обывателей, даже женщин, детей. На
вокзалах буйствовали революционные комитеты, члены их были пьяны и стреляли в
вагоны на страх буржуям. Чуть остановка, пьяная озверелая толпа бросалась на
поезд, ища офицеров (Пенза-Оренбург)... По всему пути валялись трупы офицеров
(на пути к Воронежу)... Я порядком испугалась, в особенности, когда увидела в
окно, прямо перед домом на снегу, трупы офицеров, — я с ужасом рассмотрела их, —
явно зарубленных шашками (Миллерово)... Поезд тронулся. На этом страшном
обратном пути, — какой леденящий сердце ужас! — на наших глазах, на перронах,
расстреляли восемь офицеров. Мы видели затем, как вели пятнадцать офицеров,
вместе с генералом и его женою, куда-то по железнодорожному полотну. Не прошло и
четверти часа, как послышались ружейные залпы (Чертково). То же на ст. Волноваха
и других... Его вывели из вагона в помещение вокзала, разули и, оставив лишь в
кальсонах, отвели в комнату, где находилось уже около 20 человек в таком же
виде. Оказались почти все офицеры. Они узнали свою судьбу — расстрел, как это
было в минувший день с пятьюдесятью арестованными (Кантемировка)». На то же
время приходится массовое истребление офицеров в ряде местностей: Севастополе —
128 чел. 16–17 декабря 1917 г. и более 800 23–24 января 1918 г., других городах
Крыма — около 1 000 в январе 1918 г., Одессе — более 400 в январе 1918 г., Киеве
— до 3,5 тыс. в конце января 1918 г., на Дону — более 500 в феврале-марте 1918
г. и т.д.
Обычно террор связывается с деятельностью «чрезвычайных комиссий», но на первом
этапе — в конце 1917 — первой половине 1918 гг. основную часть расправ с
«классовым врагом» осуществляли местные военно-революционные комитеты,
командование отдельных красных отрядов и просто распропагандированные в
соответствующем духе группы «сознательных борцов», которые, руководствуясь
«революционным правосознанием», производили аресты и расстрелы. Так, в начале
января 1918 г. на ст. Иловайской из эшелона 3-го гусарского Елисаветградского
полка были выхвачены офицеры во главе с командиром и отвезены на ст. Успенскую,
где в ночь на 18 января расстреляны. Ударник, шедший на Дон с эшелоном своего
полка, вспоминал: «И ещё большое столкновение было в Харцызске, где была
красными создана застава и вылавливание офицеров. Заранее мы были осведомлены и
поэтому к станции подошли под прикрытием пулеметного огня, от которого красные
банды стали разбегаться. Тут нам какой-то железнодорожник сказал, что всю ночь
водили обнаруженных офицеров на расстрел, указав, где трупы; и теперь повели
50–60 человек, которых нам удалось спасти. Убитых там было 132 человека. Тут
произошла мясорубка. Убитых мы заставили похоронить, а спасенные, все бывшие
офицеры, присоединились к нам».
Иногда расправы проводились с садистической жестокостью. В Евпатории, где 15–18
января 1918 г. было арестовано свыше 800 чел., казни производились на транспорте
«Трувор» и гидрокрейсере «Румыния». На «Румынии» казнили так: «Лиц,
приговоренных к расстрелу, выводили на верхнюю палубу и там, после
издевательств, пристреливали, а затем бросали за борт в воду. Бросали массами и
живых, но в этом случае жертве отводили назад руки и связывали их веревками у
локтей и кистей. Помимо этого, связывали ноги в нескольких местах, а иногда
оттягивали голову за шею веревками назад и привязывали к уже перевязанным рукам
и ногам. К ногам привязывали колосники». На «Труворе» «вызванного из трюма
проводили на так называемое «лобное место». Тут снимали с жертвы верхнее платье,
связывали руки и ноги, а затем отрезали уши, нос, губы, половой член, а иногда и
руки, и в таком виде бросали в воду. Казни продолжались всю ночь, и на каждую
казнь уходило 15–20 минут». За 15–17 января на обоих судах погибло около 300
