зажженными свечами. Стулья, окружавшие стол, поражали воображение гофрированными спинками, похожими на распахнутые веера.
– Огонь – символ торжества света и жизни над смертью и мраком, символ очищения и обновления, – раздался шепот за моей спиной.
Я вздрогнула и обернулась. Арсений Титус, не мигая, смотрел мне в глаза.
– Вы напугали меня. Я не слышала, как вы подошли, – сказала я, поежившись. Беспомощно огляделась в поисках Норы, но та как сквозь землю провалилась. Хотя только что была рядом.
– Нора пошла в свою комнату, у нее кончились сигареты, – сообщил Арсений, каким-то непостижимым образом проникший в мои мысли.
Мне вдруг стало невыносимо душно.
– Простите, мне нужно выйти, – пробормотала я и попыталась обогнуть нависшего надо мной Титуса. Он не шелохнулся. Опираясь одной рукой о шероховатую поверхность декоративной скалы, он продолжал гипнотизировать меня взглядом.
Я почувствовала легкое головокружение, шагнула назад и врезалась в стол.
– Берегите себя, – усмехнулся Титус и посторонился.
Я поспешно выскользнула из столовой.
Гала с Лизой расположились на низком полукруглом диване с другой стороны камина и вполголоса о чем-то беседовали. На бледных Лизиных щеках полыхали яркие красные пятна. Или это отсвет от языков пламени отражался на ее лице? Заметив меня, они разом замолчали.
– Сашенька! – воскликнула Гала. – Где же вы? Мы вас потеряли. Идите скорее к нам. – Она нетерпеливо похлопала ладонью по бархатистой обивке дивана. – Садитесь, наливайте себе что хотите.
На стеклянном столике громоздились полупустые бокалы, батарея бутылок с разнообразными напитками и неизменные подсвечники с горящими свечами.
Я плюхнулась в объятия дивана, и мягкие подушки с готовностью поглотили мое тело.
Стены были увешаны работами классика Горелова. В основном это были портреты, но попадались среди них и пейзажи. Горелов был настоящим мастером. Люди, изображенные на его картинах, выглядели живыми, дышащими, абсолютно реальными.
Гала была уже изрядно пьяна. Глаза ее неестественно блестели, линия рта расплылась и утратила былую четкость.
– Мой покойный муж сам спроектировал этот дом, – сообщила она мне, тряхнув белокурыми волосами. – Он так им гордился… – Гала всхлипнула, подбородок ее мелко задрожал.
Титус неожиданно возник за ее спиной.
– Ну-ну, – нежно произнес он и погладил ее по голове. – Сколько раз тебе повторять: рождение – не начало, смерть – не конец…
– Все нормально, – пискнула Гала, и крупные, словно игрушечные, слезы покатились по ее щекам.
– Ты же знаешь, – монотонным голосом продолжил Арсений, гладя Галу по голове, – сожаление о прошлом является прямой агрессией по отношению ко времени и ведет к непредсказуемым последствиям.
Появилась Нора со стаканом воды и упаковкой бумажных носовых платков.
– Я правда в порядке. – Гала шмыгнула носом и залпом выпила воду. Потом схватила бумажный платок и судорожно принялась оттирать со стеклянной столешницы несуществующее пятно.
Я поднялась и вышла на улицу. Стемнело. В антрацитовом небе висела громадная луна и заливала окрестности призрачным сиянием. Я повернулась и посмотрела на дом Врублевской, черневший на фоне освещенной лужайки.
В окне нашей с Идой спальни мелькнул яркий луч света. Мелькнул и исчез.
А может, мне это просто показалось?
Глава 6
Среда
На рассвете меня разбудил звон бьющегося стекла. Что это?
Я подскочила и с трудом разлепила отекшие веки. 4.45 утра. Значит, я спала часа два от силы.
Потом долго не могла заснуть. Металась в постели, ворочалась с боку на бок, с беспокойством прислушивалась к странным звукам, издаваемым старым домом. В условиях сельской тишины всевозможные скрипы, вздохи, шорохи казались преувеличенными.
Я села в кровати, тело отозвалось тупой болью. Вот она, расплата за вчерашние балетные экзерсисы. Вспомнились детские ощущения, когда после первого урока «Основ классического танца» у меня не болели только уши и зубы.
Где-то внизу громко хрустнула ветка, словно кто-то на нее наступил. И тут же оглушительно залаяла собака. Господи, да что там происходит? Переборов накативший озноб, я подкралась к окну, завернулась в занавеску и выглянула наружу.
Все вокруг было покрыто расплывчатой серой пеленой. Солнце только-только начало всходить. Я так долго вглядывалась в зловещую черноту леса, застывшую у горизонта, что у меня заломило глаза. Но я ничего не увидела. Вернулась в постель, укрылась одеялом с головой и спустя некоторое время погрузилась в тревожный поверхностный сон.
Вниз я спустилась, когда солнце поднялось уже высоко, а часы показывали без четверти одиннадцать. На полу, рядом с ломберным столиком, валялись осколки фарфоровой балерины. Как получилось, что она вдруг упала?
Выпив кофе, я направилась в репетиционную комнату. Вчера я дала себе твердое слово во что бы то ни стало каждый день делать «станок». Но я чувствовала себя настолько разбитой, что решила прежде прогуляться.
Снаружи все дышало покоем и безмятежностью. Жужжали шмели, заливались птицы. Мирно стрекотала газонокосилка, которую катил пожилой садовник. Рядом с ним семенила девочка Даша. Он ей что-то увлеченно рассказывал, а заметив меня, приподнял в знак приветствия неизменную соломенную шляпу. Я махнула рукой в ответ, миновала яблоневый сад, поднялась на усеянный одуванчиками живописный холм и устремилась вниз, к реке.
Меня не оставляли мысли о странных людях, населявших поселок «Сосны».
Маленькая больная девочка, многозначительный медиум, неуравновешенная художница, закомплексованная пианистка…
Что там говорил Арсений Титус по поводу дурной славы здешних мест? Надо бы расспросить Раису. Впрочем, к чему мне это? Вот приедет Фиалка и пусть сама разбирается со своими новыми соседями и их тайнами. Мне вполне хватает собственных проблем.
Чем больше проходило времени, тем больше я убеждалась в правильности своего решения. Я не хотела возвращения в тот ад, в который превратилась моя внешне вполне благополучная жизнь.
С тех пор как несколько лет назад Кирилл волею случая оказался на вершине телевизионной славы, он стал невыносим. Из каких-то неведомых глубин его души вдруг полезли отвратительные ростки хамства. Взошли на плодородной почве и теперь цвели пышным цветом. Фиалка утверждала, что он всегда был таким. Просто почему-то у меня на глазах были шоры, и я этого не замечала. Пусть так, со стороны виднее. Но теперь шоры спали, и вся неприглядная правда выползла наружу.
Краска бросилась мне в лицо, стоило вспомнить нашу последнюю ссору. Накануне Кирилл не ночевал дома. Не позвонил, не предупредил. Я очень нервничала, не сомкнула глаз. Звонила ему на мобильный, но тот был отключен. Кирилл заявился утром как ни в чем не бывало.
– Где ты был? – спросила я.
– Ты же умная женщина. Придумай сама, – ответил муж и усмехнулся.
– Где ты был? – повторила я.
– Ты что, тупая? – заорал он. – Не слышала, что я сказал? Идиотка! Дура безмозглая! Вместо того чтобы покормить любимого мужа, лезешь со своими дебильными вопросами!
– Кирилл, успокойся и возьми себя в руки.
– Рот закрой! Кто ты такая, вообще? Никчемная неудачница, которая ничего не может в этой жизни. Не может и не умеет. И существуешь ты только благодаря мне, – он ткнул себя пальцем в грудь, – мне, знаменитому Кириллу Шорохову. Ясно?
