– Ничего, – хмыкнула брюнетка, – работа не волк, в лес не убежит. Давайте, давайте, залезайте. – Она затолкала Катю в машину, захлопнула дверцу, плюхнулась за руль. К остановке как раз подошел автобус, и на узкой дороге образовалась пробка. Стоящие за автобусом машины нетерпеливо сигналили.
Женщина нажала на газ и резко сорвалась с места.
– Не самое лучшее начало дня – бросаться под колеса, – заметила она, прикуривая сигарету – длинную коричневую «More».
– Простите, – принялась оправдываться Катя, – просто я...
– Да перестаньте, ей-богу. Я же не милиция, просто воздух сотрясаю. Признаться, сама испугалась. Сейчас заедем ко мне, я тут недалеко живу, на Войковской. Кстати, меня зовут Ангелина Ковальская. Но для друзей я просто Люка. Но только, умоляю, не Геля, – добавила Ангелина, передернув плечами. – Не люблю.
– А я Катя Королева, – улыбнулась Катя и принялась украдкой рассматривать свою невольную попутчицу.
«Яркая, эффектная... Женщина-вамп... Волосы цвета вороного крыла, до плеч. Прямые и очень блестящие. Смуглая матовая кожа, алая помада. Глаза скрыты за дорогими стильными очками. Черная замшевая куртка, узкая юбка с боковым разрезом, остроносые сапоги на высоченных шпильках... Как можно на таких каблуках машину вести?!» – с легкой тенью зависти восхитилась Катя.
Спустя десять минут джип «Тойота РАВ-4» остановился во дворе кирпичного дома сталинской постройки. Несмотря на близость Ленинградского шоссе, двор был тихим и выглядел ухоженным. Ангелина щелкнула пультом сигнализации и потащила Катю в подъезд.
Просторная трехкомнатная квартира с высокими потолками, увенчанными лепниной, навевала ассоциации со старыми советскими фильмами 40-х годов, когда еще весь реквизит был подлинным, а не сделанным из папье-маше.
Необъятный коридор, по которому запросто можно было гонять на велосипеде, терялся где-то вдали.
На стене, напротив потускневшего зеркала в тяжелой бронзовой раме, висел древний телефонный аппарат с ручкой вместо привычного диска. Под ним – резная чугунная консоль с отбитым краем.
– Проходите в столовую, – пригласила Ангелина, – я сейчас.
– Но я действительно очень тороплюсь, – промямлила Катя, осознав вдруг всю глупость своего положения.
– Послушайте. Пятнадцать-двадцать минут не сыграют роли. Вы все равно уже опоздали. Примите это как данность и берегите нервные клетки. Это я вам как психолог говорю.
Катя шагнула в квадратный зал, обставленный старомодной, громоздкой мебелью. Рассохшийся дубовый паркет жалобно скрипнул под ногами. Рояль «Беккер» в углу, кадка с чахлой пальмой, потрескавшийся кожаный диван с прямой деревянной спинкой. В центре – массивный овальный стол на изогнутых звериных лапах вместо ножек. Вокруг стола стулья, обитые потертым вишневым плюшем. Напротив – горка палисандрового дерева, инкрустированная перламутром, со стеклянной витриной, заставленной всевозможными фарфоровыми статуэтками. Одна полка полностью отдана во власть нэцкэ – фигурок из слоновой кости, приносящих, как говорят, удачу и счастье. Коллекция безделушек пребывала в запущенном состоянии – сколы, царапины, толстый слой пыли. Создавалось ощущение, что владелице раритетов было абсолютно наплевать на их ценность и стоимость, впрочем, как и на все остальные предметы, находящиеся в этой комнате.
На крышке рояля стояла необыкновенной красоты ваза. Катя подошла поближе, осторожно взяла в руки антикварную вещь. Два перекрещенных меча в клейме и дата – 1756 г. Мейсен, Германия. От дна до самого верха змеилась глубокая трещина, как безобразный шрам на прекрасном лице. Катя глубоко вздохнула и поставила вазу на место.
Пыльный запах прошлого отбросил ее на много лет назад. В детстве мать часто водила маленькую Катю в гости к своей лучшей подруге Фаечке Островской. Она жила в похожей квартире. Ее отец – Илья Натанович Островский – был знаменитым хирургом, академиком. Он оперировал и лечил министров, членов Верховного Совета, Политбюро и их семьи, пользовался громадным авторитетом, но тем не менее попал под печально известное «дело врачей» и был репрессирован. Но квартиру почему-то не отобрали.
Маленькая Катя обожала бывать у Фаечки, ей разрешали играть с дивными фарфоровыми куклами, рассматривать старинные книги с красивыми иллюстрациями, переложенными для сохранности специальной, прозрачной бумагой, брать в руки золоченого китайского болванчика с болтающейся из стороны в сторону головой.
Внезапно комната поплыла перед глазами. Катя присела на краешек дивана. И, словно по мановению волшебной палочки, окружающая действительность исчезла, уступив место кромешной темноте. «Как страшно... страшно... страшно...» – проскрипел вкрадчивый тихий голос. «Темно... темно... темно...» – поддакнул ему другой. Катя закрыла уши руками и замотала головой. Видение пропало так же внезапно, как и появилось.
Катя попала в театр только к началу второго акта.
Прихрамывая, она вошла в гримерный цех и втянула ноздрями привычный запах пудры. На нее тут же накинулись с расспросами – Катя предварительно позвонила на работу и предупредила об уважительной причине своего опоздания. Неподдельная тревога на лицах коллег явилась для нее приятной неожиданностью. В последнее время она настолько замкнулась в себе, что поразилась искренней заинтересованности чужих людей в ее судьбе.
Ржевская тут же отложила в сторону деревянную болванку, сделанную специально под голову народного артиста Порогова. Близился его юбилей, и Мабель Павловна мастерила новые усы для грядущего бенефиса – вырезала из бумаги нужную мерку, клеила ее на болванку, сверху – тюль, а потом волосы. Натуральные, а не искусственные. Почти все работники театра стриглись у Ржевской, и она старательно сохраняла срезанные волосы, а потом аккуратно раскладывала их в специальные холщовые кулечки.
– Ну, что случилось? – воскликнула Мабель, закусив губу. – Ты не пострадала?
– Ерунда, – улыбнулась Катя в ответ. – Колено ушибла, и все.
– Может, ты зря на работу приехала? – спросила Светка Агафонова. – Может, тебе лучше дома отлежаться?
– Да все нормально, не беспокойтесь.
– Ну и денек сегодня выдался! – вздохнула Ржевская, возвращаясь к прерванной работе. – Бондаренко с утра в истерике бьется, то рыдает, то рычит. Что с ней творится, не пойму. Запустила туфлей в сапожника, костюмерше в лицо швырнула колготки. Они, видите ли, рваные... Да кто там увидит-то, под длинным платьем?!
– Да она просто развлекается, – презрительно фыркнула Светка. – Тоже мне, принцесса! Королева подземного перехода! Хамка она провинциальная, вот она кто!
– Перестань, Света, – укоризненно заметила Мабель Павловна. – Зачем ты так? Мало ли, может быть, у девочки проблемы.
– Скажете тоже, у девочки! – зло ухмыльнулась Агафонова. – Нашли девочку! Как любовь с женатыми мужчинами крутить, это она взрослая, а хамить направо и налево – девочка! Просто Порогов в отставку ее отправил, вот и все! – понизив голос, авторитетно сообщила Светка. – А она теперь злится на весь белый свет.
– А ты откуда знаешь? – ахнула Ржевская.
– Слышала случайно их разговор.
Катя притулилась в уголке и не принимала участия в обсуждении личной жизни артистки Бондаренко. Впрочем, в театре привыкли к тому, что она по обыкновению молчит, и не пытались втянуть ее в беседу. Катя погрузилась в размышления о странных событиях, заполнивших ее нехитрые будни в последнее время. Ее пугали необъяснимые с точки зрения здравого смысла видения. Что это? Неизлечимая болезнь? Необратимое расстройство психики? Первые симптомы погружения в пучину безумия?
«Ангелина! Люка! – вдруг осенило ее. – Вот кто может помочь! Ведь она говорила, что работает психологом». От этой мысли Кате стало значительно легче. Словно она уже переложила часть ответственности за себя на чужие плечи...
В перерыве между спектаклями Катя никуда не поехала. Обещала навестить мать, но позвонила и
