Миссис Лора Болтай
УСТРИЦЫ В ШАГЕ ОТ ИЗБИРАТЕЛЬНЫХ ПРАВ!
Вчера свершился самый большой исторический прорыв в деле защиты прав животных со времен средневековья: был принят билль о равенстве животных (антропоморфных) и человека. Этот законодательный акт гарантирует права животных, считающихся достаточно очеловеченными, на функционирование внутри общества homo sapiens. Соискатель должен пройти тест «на речевые и познавательные способности», и, будучи одобрен советом, состоящим из пяти человек, он получает удостоверение личности, которое позволяет ему спокойно жить в отведенном для этого безопасном участке Беркшира. «Это большая победа, — сказал мистер Козлик Билли, один из главных лоббистов. — Общество и так слишком долго нас игнорировало». Права обычных неантропоморфных животных под этот акт не подпадают, потому на них по-прежнему можно охотиться, убивать их, выращивать и поедать безнаказанно.
— Доигрался-таки! И кто же его убил — ревнивый муж?
— Мы не говорили, что это убийство, миссис Болтай.
Бывший дом Болтая представлял собой большое строение в духе Тюдоров, но только в духе. Он отличался нарочито дешевой элегантностью: мебель и картины — сплошь имитации и репродукции, пол в холле покрыт линолеумом «под мрамор». Они беседовали с миссис Болтай в большой кухне, сидя за столиком с пластиковой столешницей «под дерево». Облаченная в жакет из искусственного леопардового меха хозяйка с преувеличенной грацией курила «Собрание» через позолоченный серебряный мундштук. Волосы её были покрашены в чёрный цвет, а лицо после недавней подтяжки представляло собой застывшую маску. Она растягивала слова на великосветский манер и выглядела так, словно жидкую пудру на её физиономию накатывали валиком. Все в доме было искусственным, включая саму миссис Болтай, не сводившую с Джека жесткого взгляда.
— Какая разница? Он ведь мёртв, не так ли?
— Значит, вы не были близки?
Она снова рассмеялась.
— Когда-то были, инспектор. «Верность» — слово не из лексикона Шалтая, точно так же, как…
Она умолкла, подыскивая пример.
— Словарь? — предложила Мэри.
— Точно. «Верность» — слово не из лексикона Шалтая, точно так же, как «словарь» — не из моего. Я знала, что он спит с кем попало. Наделенный редкостным шармом, он на любую юбку, какая попадалась ему на глаза, смотрел как на добычу.
Миссис Болтай помолчала минутку. Ни Джек, ни Мэри не проронили ни слова, и она продолжила:
— Он женился на мне ради денег. Моя девичья фамилия Гарибальди. Как я понимаю, это вам о чём- то говорит?
— Говорит, — согласился Джек.
Он не хуже других знал, что семейство Гарибальди имеет большой вес на рынке выпечки. Компания «Выпечка и сладости ням-ням» стоила более ста тридцати миллионов, а её редингское производственное отделение выпускало более пяти тысяч пакетиков шоколадных изделий в день, и это только ассорти из молочного шоколада.
— Умирая, отец целиком оставил кондитерский концерн мне. Шолту понадобились мои деньги.
— Для роскошной жизни? — спросил Джек, не понимая, почему тогда Шалтай работал в этой дыре на Гримм-роуд.
— Для игры на бирже, — ответила миссис Болтай, вынимая окурок из мундштука и гася его в пепельнице из поддельной черепаховой кости.
— А на чем он играл?
— По большей части на банкротствах или тому подобных делах. Он скупал акции, когда те падали перед возможным слиянием предприятий, а затем продавал, когда они вырастали в цене — если, конечно, вырастали. Он вел очень рискованную игру. Около восьми миллионов фунтов моих денег спустил на свои дурацкие планы. Южноамериканский цинк, североамериканский цинк, канадский цинк… Вообще, — она на мгновение замолчала, — сдается мне, не много найдётся цинка, на котором он не спекулировал. Иногда срывал куш, но по большей части терпел убытки. Мы прожили вместе восемнадцать лет, и за это время он пять раз сколачивал состояние и пять раз разорялся. И, оказавшись при деньгах, всегда пускался во все тяжкие. Я думала, что он поутихнет, что эти выходки просто помогают ему доказать самому себе собственную привлекательность в глазах дам. Но все продолжалось, мистер Шпротт, и приобретало все более вопиющий характер, пока я не велела ему прекратить. Он отказался, и тогда я сказала ему, что из моих денег он больше ни пенни не получит.
— И как он себя повел? — спросил Джек.
Миссис Болтай немного помолчала.
— Так же, как поведет себя в подобной ситуации любой мужчина. Ушёл. В то же утро.
Она закурила очередную сигарету.
— Я сменила замки. Получила развод. Железный брачный контракт, в котором учитывалась супружеская измена, лишил его прав на мои деньги от «Ням-ням». Я ничего не знаю о его дешевых похождениях, потому что решила ничего не знать. Боюсь, больше ничем не смогу вам помочь.
Она умолкла и уставилась на кончик своей сигареты.
Мэри сверилась с блокнотом.
— Вы знаете, где он поселился после того, как ушёл от вас?
— Понятия не имею. Думаю, у одного из своих трофеев.
— У вас есть предположения о том, чем он собирался заняться?
— Нет. Я вычеркнула его из своей жизни.
— А он никогда не впадал в депрессию? — спросил Джек.
Миссис Болтай вздрогнула и переспросила с лёгким удивлением:
— В депрессию? Вы думаете, он мог совершить самоубийство?
— Извините, но я вынужден задать вам этот вопрос, мэм.
Она взяла себя в руки и снова надела маску надменного безразличия.
— А мне-то что, инспектор? Он давно уже вычеркнут из моей жизни. Да, он часто впадал в депрессию. Состоял на учете в клинике Святого Церебраллума ещё до того, как я с ним познакомилась. Сами понимаете, в Пасху ему бывало особенно худо, и он всегда слетал с катушек, когда видел в меню омлеты или яйца «Бенедикт». Каждый раз, как появлялась сальмонелла, жизнь казалась ему полной страданий. Иногда он просыпался в поту с воплем: «Помогите, спасите, выньте меня, я варюсь!» Ну и что тут смешного, сержант?
Последнее замечание было адресовано Мэри, которая не вовремя фыркнула и постаралась замаскировать смешок чиханьем.
— Нет-нет, мэм, у меня сенная лихорадка весь год.
— Миссис Болтай, — продолжал Джек, не желая упускать нить разговора, — вы знаете эту женщину?
Он положил перед ней фото из Вены.
— Нет.
— Было бы лучше, посмотри вы на этот снимок прежде, чем отвечать.
Дама коротко глянула на фотографию и глубоко затянулась сигаретой, выпустив в воздух облачко дыма.
— Одна из его шлюшек, смею вам сказать. — Она подняла на Джека глаза и нехорошо прищурилась. — Я два года с ним не виделась, мистер Шпротт. Мы разведены.
Вдова встала, подошла к окну и повернулась к ним спиной. А через мгновение спросила спокойным
